Эуклидес Маринью - Воздушные замки. Соперники.

— Вот приехала поблагодарить тебя. Ты, как всегда, очень добр ко мне. — Она нежно обняла его и поцеловала.

— Не стоит, не стоит, дорогая...

Гонсала видела, как растроган Отавиу, как польщен ее приездом и в то же время растерян. Они пошли по каменистой дорожке в глубь старого сада.

— Ты взволнован? Что-то с девочками?

— Нет, просто не знаю, как начать разговор. Ты благодаришь меня за статью, мне очень приятно твое внимание, приятно, что смог доставить тебе несколько радостных минут. А сказать по правде, я собирался писать о Еве, о лучшей женщине... А написал о тебе, рука сама написала. И это так, ты — лучшая из всех женщин, которую я когда-либо встречал, и именно поэтому ты должна простить моего брата. Я не знаю, что произошло между вами, но Антониу страшно огорчен. И я прошу тебя простить его. Мне кажется, что в вашей размолвке есть и моя вина, в чем она — не могу сказать, но сердце подсказывает мне, что это так.

Гонсала взяла Отавиу под руку и повернула к машине.

— Твоей вины нет никакой. Просто мне надоело жить во лжи. Я хочу относиться к себе с уважением, вот и все... — Она еще раз поцеловала Отавиу, отметив про себя, что он выглядит настоящим франтом и ему к лицу и яркая рубашка, и светло-желтый галстук, и бежеватый пиджак, и маленькая черная шапочка.

Отавиу преданно смотрел на нее своими добрыми детскими глазами, гладил ее тонкие пальцы. Они дошли до машины и попрощались, отчего-то вдруг смутившись, словно маленькие дети.

Гонсала не сразу поехала домой, проехалась по магазинам, посидела в парке. Постепенно она почувствовала, как боль утихла, и к ней возвращается способность мыслить и трезво рассуждать.

Обедать собралась поздно, все, ожидая кого-нибудь из детей. Сначала хотела уговорить Арналду и заехавшую вместе с ним Бетти составить ей компанию, но они заторопились в ресторан, где уже был заказан столик. Глядя им вслед, Гонсала вдруг подумала, что в отношениях сына и Бетти что-то изменилось. И изменилось в главном, теперь Арналду более заинтересован в ней, чем она в нем! И Гонсала понимала сына: Бетти выглядела настоящей красавицей, ей было к лицу строгое черное платье с багряными всполохами, поднимавшимися от подола к груди, ей шла новая прическа с высоко поднятыми волосами. Девушка казалась немного задумчивой и даже печальной, и это лирическое настроение еще больше распаляло Арналду, не сводившего с Элизабети восторженных глаз. Гонсала проводила их и попросила Ирасему накрыть на стол.

Ирасема принесла обед. Гонсала взяла было ложку, но вдруг увидела, что служанка плачет.

— Ирасема, что с тобой?! — долго уговаривать Ирасему не пришлось.

— Торкуату в тюрьме. Что-то случилось на дороге, его вынудили совершить нарушение, а он не сдержался и расколотил машину того типа, который его вынудил...

Гонсала не очень уловила смысл случившегося, но нарушать сбивчивый рассказ Ирасемы не стала.

— Вчера его посадили, и я ходила к нему в тюрьму. Помните, я отпрашивалась... Ему там очень тяжело, он считает, что с ним поступили несправедливо.

— Почему он не обратится к Антониу? Тот просто обязан помочь ему. Торкуату всегда был предан ему.

Ирасема опустила глаза и затеребила фартук.

— Все оказалось не так просто, сеньора Гонсала. Это мы так с вами думаем, что сеньор Антониу обязан... Сегодня Торкуату звонил ему, просил о помощи. Но сеньор Антониу велел ему больше не звонить, не подвергать опасности его доброе имя перед самыми выборами.

— Не подвергать опасности его доброе имя? — переспросила Гонсала.

Ирасема кивнула.

— Что еще сказал Торкуату?

— Он очень рассердился, просто бешеным стал от гнева. Закричал страшное. Кричав, что знает про вашего мужа ужасные вещи, что Сан-Марино обокрал отца сеньора Отавиу, и что это еще не самое ужасное.

Гонсала с трудом удержалась на ногах, пришлось ухватиться за край стола. Ирасема подбежала к ней, предлагая помощь.

— Никакой помощи не надо. Я хочу повидать Торкуату. Проводи меня.

Они тут же собрались и поехали в следственный изолятор, где сидел Торкуату.

Увидев Гонсалу, он растерялся, испугался, вдруг сделался жалким и несчастным. Сколько ни пыталась Гонсала уговорить его рассказать ей всю правду об Антониу. Торкуату упрямо стоял на своем:

— Да что вы, ничего особенного я не знаю. Просто обида меня взяла — тридцать лет служил ему верой и правдой, а он не захотел меня вытащить отсюда. Говорит, жди как все, суда. Вот я со злости и наплел всякой ерунды, а Ирасема, как сорока, понесла все на хвосте, не разобравшись.

Поняв, что Торкуату будет молчать, Гонсала вернулась домой и сразу прошла в кабинет мужа. Выдвинула верхний ящик его письменного стола и достала оттуда все содержимое. И так ящик за ящиком. Она потрошила папки, доставая лист за листом, счет за счетом, письмо за письмом.

— Тебе не помочь? — Антониу стоял в дверях, и устало смотрел на жену.

— Спасибо! Но теперь я обойдусь без твоей помощи. Как-нибудь сама справлюсь. Наконец я узнала твое слабое место. Ты вор! Ты обокрал Григориу Монтана, ты обокрал Отавиу, ты обокрал его дочерей...

— Гонсала, ты сошла с ума. Я вызову врача...

— Вызывай кого хочешь, но прежде ты объяснишь мне, каким таким странным образом все состояние Монтана вдруг перешло к тебе? Ведь ты был всего лишь скромным служащим в конторе крестного.

— Что ты знаешь? Я значил для него больше, чем родной сын... Если бы не я, не моя помощь, то Отавиу и девочки сейчас бы ходили с протянутыми руками. Это я сохранил для них и деньги, на которые они хоть как-то могут существовать, и дом, где они живут.

— Но и себя ты не забыл, Антониу. Основной капитал Григориу, земли, газета — все оказалось в твоих руках. Да ты просто обокрал и Григориу, и Отавиу, и девочек. — Гонсала подошла совсем близко к Антониу и гневно бросила ему в лицо: — Ты разорил их, Антониу, вот в чем секрет твоего успеха. Ты врал и обманывал не только меня, скрывая любовную связь с Евой. Ты обманывал всех, прикидываясь честным и порядочным человеком. Но овечья шкура спала с твоих плеч. По крайней мере, для меня. Теперь я узнала твое истинное лицо. И ты за все ответишь, ты должен ответить за все!

Ей было все равно, что говорил Антониу, по его глазам она поняла, что попала в точку.

— Тебе надо обратиться к психиатру. Ты больна, тяжело больна... — Антониу попытался подойти к ней и остановить ее.

Она с силой оттолкнула его.

— Ты законченный мерзавец, подонок. Но я догадывалась об этом давно. А вот Отавиу, девочки, они же боготворят тебя, беспокоятся о тебе, переживают, что жена сердится на тебя, такого доброго и отзывчивого... Мне жалко их, очень жалко. Это больно — узнавать о близких людях ужасную правду. Но они узнают ее, я клянусь тебе, Антониу. Они должны знать правду, и я разоблачу тебя. Все, что я знаю о Григориу, об украденных деньгах, о Еве, узнают и они.