Екатерина Шварц - Я возвращаю долг [СИ]

Только на улице позволяю себе осмотреться по сторонам. Дыма много, но открытых очагов возгорания не видно — это хорошо.

— Все покинули здание? — кричит пожарник мужчине, одетому в форму служащего.

— Я не.. не знаю... мы всем кричали... — дрожащим голосом отвечает тот.

— Мать твою, поубивать надо вас всех! — ругается пожарник.

Я и еще несколько человек стоим в стороне и по просьбе того самого спасателя ждем полиции. Кто-то из постояльцев причитает, что забыл в номере вещи, кто-то ругается, что успел одеть только штаны... Я же анализирую ситуацию: пожар явно случился не просто так. Здесь что-то нечисто, нужно обязательно обо всем узнать, но это потом, а сейчас необходимо подумать о ночлеге.

Приезжают сотрудники правоохранительных органов. Нас переписывают, уточняя паспортные данные и ругаясь в полголоса при виде моих иностранных документов. Но мой хороший русский и адекватное поведение их успокаивает (хорошо, не пришлось уверять их в том, что я не буду подавать жалобу в Страсбургский суд). Нам предлагают разместиться в отеле на окраине города, но я отказываюсь.

— Мне есть, где переночевать, — заверяю я полицейского, — у меня тут друзья живут.

— Хорошо, гражданин Ньюман, — меня внимательно осматривают, — не забудьте в ближайшее время явиться в отделение полиции.

— Я все понял.

Вообще-то, эта мысль появилась у меня совсем недавно, и она безумная — я ночую у Веры. Ловлю такси и называю адрес. Весь путь до ее дома раздумываю над тем, что сказать и не придумываю ничего подходящего. В итоге решаю сказать правду, так будет лучше.

Оказавшись перед домом Веры, понимаю, что я видел дверь, но не знаю, какой номер у квартиры. Как мне попасть в подъезд, ведь я не знаю код. Но удача улыбается мне. Неожиданно дверь открывается, а потом раздается женский голос:

— Кис-кис-кис-кис, иди ко мне, моя милая.

Из кустов, которые растут по периметру дома, вальяжной походкой выходит кошка и направляется к обладательнице голоса.

— Извините, — бросаюсь я следом, пугая четвероногую, — пожалуйста, впустите меня внутрь.

— А ты кто такой? — на меня смотрит бабушка — божий одуванчик неопределенного возраста. — Из сто седьмой?

— Да, — соглашаюсь я на свой страх и риск, — ключи потерял.

— Эх, говорила я Маринке — не сдавай квартиру посуточно, пожалуюсь участковому, не понимает! — бубнит старушка. — Проходи, окаянный, кошку мою напугал.

Бабуля пропускает меня, за что я ее усердно благодарю, и теряет ко мне весь интерес. Я нарочно поднимаюсь на третий этаж, а когда старушка с кошкой оказываются в квартире, спускаюсь ниже и звоню в дверь квартиры Веры.

Тишина... а меня немного от страха трясет. А если она не откроет или — вообще, меня прогонит? Решит, что я ее преследую? Но дверь открывается. На пороге стоит Вера, в тонком халате — невольно любуюсь ей: какая она красивая!

— Вы? — бормочет она сонно. — Что Вам нужно?

— Вера, — начинаю я полушепотом, — Бога ради, простите. В гостинице пожар, мне удалось выбежать, но вещи и документы сгорели в огне. Можно я у вас поживу некоторое время, пока не восстановлю документы?

Я тихонько бреду из больницы домой. Меня, как кислота, разъедает тоска по утраченной жизни... по ускользающей от меня жизни.

Заранее понимала, что поход к врачу не принесет ничего хорошего — так и вышло. Изучив мои анализы, доктор сказал только одно — если в ближайшее время я не начну серьезное медикаментозное лечение, то умру. А умирать не хочется, совсем... За последнюю неделю я по-настоящему почувствовала вкус жизни, захотела измениться и начать жить по-новому.

А всему виной американец. Вэл... даже спустя семь дней, мне непривычно называть его по имени, но, кажется, мне начинает это нравиться. Проснувшись в ту ночь от назойливого звонка в дверь, я и представить себе не могла, что за ней окажется он. На мгновенье даже дар речи потеряла. Мне до сих пор не понятно, почему он пришел просить помощь у меня, а ни у кого-то другого. И, тем не менее, я впустила его в квартиру... поместила Вэла в свою комнату, хотя он очень противился, а сама ушла к детям.

Если младшие утром, увидев постояльца, были удивлены, то Петька встретил гостя в штыки. Он демонстративно избегал разговоров с Вэлом, огрызался ему, мне пришлось даже поругать сына. Но я понимаю его поведение: после предательского ухода отца Петя стал главным в нашем доме, не смотря на столь юный возраст. Он моя опора, моя помощь, без него я не смогу. Я тайно замечаю, как сын наблюдает за мной, как в его глазах стоят слезы. Он у меня самый старший и все прекрасно понимает — я умираю... В такие моменты мне становится совсем плохо, хочется обнять мальчишку, прижать к себе и закричать во весь голос:

— Родной мой, я никогда и никуда от тебя не уйду, я всегда буду с тобой!..

Но у меня нет на это права! У меня нет возможности лгать, потому что я не могу обманывать близких...

Знаю, что Петя пытается зарабатывать. Мне это не сердобольные соседки рассказали, а я сама видела сына с листовками в руках. Совсем юный, но уже мужчина, мой сынок...

Я надеюсь, что из него вырастет прекрасный отец и муж. Не хочу, чтобы Петя был похож на своего отца...

Про Олега старалась не думать...

Утром, после ночного появления Вэла, пошла на работу, но мне, само собой, делать там было нечего. Побрела домой, но, не дойдя немного, остановилась и села в парке на скамью.

Получалось, что я осталась без работы, а семье нужны средства для проживания. Не хотела этого делать, но набрала номер мужа. Унижаться, так унижаться. Он ответил не сразу, но как только заговорил, я сразу поняла, что мне не рады.

— Что тебе? — начал он без приветствия.

— Здравствуй, Олег, — я проговорила вежливо и спокойно, — мне нужна твоя помощь.

— Вера, что ты хочешь от меня, конкретно скажи, — он, будто, выслушал от меня не пару слов, а целую тираду.

— У нас заканчиваются деньги, ты можешь выслать немного? — мне было так стыдно это говорить.

— Сколько?

— Пару тысяч хотя бы...

— Переведу на карту.

И дальше гудки... Как можно быть такой скотиной?! Он тринадцать лет со мной прожил! Я от него троих детей родила! Пусть ему не нужна я, но дети? Как же мы будем жить дальше? Постоянно просить подачек от мужа?

Злые слезы обожгли глаза и щеки — Боже, Вера, какая же ты дура! Ты больная, слепая дура! Ты столько лет пряталась в своем мирке, страшась осуждения толпы, что просто перестала существовать! Меня затрясло, но не от рыданий и боли, а от смеха, такого жуткого, пробирающего до мурашек, как в фильмах ужасов.

Человеку, чтобы переродиться, надо просто упасть на дно. Вот и я раздавлена: морально, физически, душевно.

У меня не пелена с глаз спала, нет! Я мумией была раньше, укутанной в толстые слои плотных бинтов. А сейчас с меня эти бинты не просто сняли, а содрали, ломая кости. Страх осуждения со стороны родителей, соседей, вообще – людей; боязнь протекания беременности; полное непонимание будущей жизни — все это превратило меня в тихое, затюканное существо, без способности говорить. И только сейчас я поняла, что хочу другой жизни — стоя на пороге перед незримым концом, хочу вернуться назад и прожить достойно.