Сара Джио - Все цветы Парижа [litres]

Мне очень трудно это писать, но я прошу отпустить меня. Мне невыносимо видеть тебя. Слишком больно. Пожалуйста, не пиши и не звони мне.

Я буду всегда любить тебя, всегда думать о тебе, всегда жалеть, что не нашла в себе достаточно сил и отпустила твою руку.

Мне очень жалко.

С любовью,

Каролина

Я закрыла ноутбук, ошеломленная собственными словами. Я не помнила, как писала это письмо. Если он действительно его получил, оно наверняка ранило его. Но даже после этого он вернулся в Париж. Сделал еще одну попытку.

Я выглянула в окно, смахнула слезу и посмотрела на часы. Нужно было спешить. Я обещала Инес встретиться с ней в час у ее матери. Я опоздаю, если не потороплюсь.

Вздохнув, я прошла мимо лифта и поднялась по лестнице в квартиру на втором этаже. Мать Инес жила на тихой, тенистой улице в десяти минутах ходьбы от арт-студии. Инес считала, что мне будет полезно поговорить с ее матерью, и хотя я долго упиралась, решительность Инес все равно взяла верх.

– Мама приглашает тебя на кофе во вторник к часу дня, – сообщила она. – Так что приходи, не огорчай старушку.

Инес встретила меня в дверях и пригласила в маленькую, но красивую квартиру. Взяла у меня пальто и жестом показала на залитую солнцем гостиную, где над камином висели дюжины семейных фотографий. У окна в кресле-реклайнере сидела старая дама с белым пухом вместо волос.

– Проходи, – сказала Инес. – Познакомься с моей мамой.

– Мама, пришла Каролина, – сказала она матери. – Та самая женщина, про которую я рассказывала.

У старушки загорелись глаза.

– Дочь сказала, что вы очень талантливая художница.

– У Каролины даже была собственная студия в Калифорнии, – подтвердила Инес.

– Калифорния! – мечтательно произнесла это слово старушка. – Там растут пальмы.

Инес принесла мне кофе, и я села рядом с ее матерью.

– В прошлом году мы собирались туда поехать, но мама заболела, – пояснила Инес.

– К весне я поправлюсь, и мы все-таки съездим туда, – возразила ее мать.

Я улыбнулась, восхищаясь ее оптимизмом.

У Инес зазвонил телефон. Она извинилась и ушла на кухню.

– Ну, – заговорила старушка. – Инес сказала, что у вас было в прошлом много боли.

– Да, – подтвердила я.

– Вы не одиноки в этом, – сообщила она, глядя в окно. – Я была совсем маленькой, когда немецкая армия вошла в Париж и навсегда изменила нашу жизнь. Я потеряла в годы войны всю семью.

Я прижала руку к груди.

– Как я вам сочувствую.

– Невозможно справиться с такой болью, но знаете, что я поняла за свою долгую жизнь?

Я покачала головой.

– Боль и горе хотят одного: утопить человека в их трясине. – Она сжала руку в сухой кулачок. – И когда вы покоряетесь им, они становятся победителями. Ну, и кому это нужно? Вам это надо?

Вместо ответа я лишь вздохнула.

– Я знаю, что вы подумали: что я всего лишь старуха с глупыми идеями.

– Нет-нет, я…

– Все окей. Возможно, я кажусь глупой. Но достоинство старости в том, что ты меньше переживаешь из-за того, что о тебе думают другие, а вместо этого фокусируешься на том, что действительно ценно и важно. – Она взяла меня за руку и крепко ее сжала. – Инес говорит, что у вас случилось несчастье. Она рассказала мне вашу историю.

Я молча кивнула.

– Ваша милая доченька вряд ли хотела бы, чтобы вы тонули в вашем горе. Плывите к берегу. Уверяю вас, вы сможете это сделать. Вот я смогла.

Я вытерла слезинку. Инес вернулась из кухни. После этого мы непринужденно поговорили на разные темы, а через полчаса я стала прощаться. Старушка снова посмотрела в окно. Там начинался дождь.

– Надеюсь, вам недалеко идти? – спросила старушка. – Погода отвратительная.

– Нет, недалеко, – ответила я.

– Каролина живет на улице Клер, – добавила Инес, – недалеко от моей студии.

– О, а где?

– В доме восемнадцать, – ответила я.

У нее загорелись глаза.

– Я знаю вашего консьержа, – сообщила она.

– Господина де Гоффа?

– Да, – подтвердила она. – Как и я, он был оторван в годы войны от своей семьи. Недалеко от вашего дома немецкий солдат вырвал у него из рук любимую игрушку, медвежонка. – Она тяжело вздохнула. – Может, вы не знаете этого, но под всеми слоями боли скрывается чудесный человек с золотым сердцем. Всю жизнь он был мне добрым другом, я делилась с ним самыми сокровенными вещами.

Мне стало любопытно, были ли у них когда-нибудь романтические отношения, но я решила не совать нос в чужую жизнь.

– Что ж, будьте здоровы, Каролина, – сказала мне на прощание старушка. – И запомните то, что я вам сказала.

– Да, спасибо, – поблагодарила я, обняла Инес и вышла из квартиры.

Господина де Гоффа не было на месте. Слова, сказанные матерью Инес, не давали мне покоя, когда я шла через вестибюль к лифту, и в это время в дверях дома возникла Эстель. (Я чуть не забыла, что мы договорились с ней о встрече.) Я помахала ей рукой.

Войдя в квартиру, она поставила рюкзачок на кофейный столик рядом с моим раскрытым альбомом для зарисовок. Вероятно, его смотрела Марго и оставила открытым, потому что я убрала его пару дней назад и больше не доставала.

– О! – воскликнула Эстель. – Это… ваши рисунки?

Я кивнула и захлопнула блокнот.

– Это так, ерунда.

– Что вы, – возразила она. – Это действительно хорошо. Я не знала, что вы художница.

– Нет, – ответила я. – Вернее, была когда-то, но все уже в прошлом.

Ее лицо было серьезным.

– При всем моем уважении я не могу согласиться с вами. По-моему, если у человека есть талант, то это уже навсегда.

– Тогда скажем так – я художница, которая бросила рисовать, – заявила я. – Так лучше? – В моем голосе звучало раздражение, которого не было раньше. Я заметила это еще на рынке, когда говорила с продавцами, и утром на кухне, когда Марго пыталась заговорить со мной.

– Простите, – пробормотала Эстель. – Я ничего не…

– Нет-нет, – сказала я. – Это ты меня прости. Я… в последнее время не в себе.

– Все окей, – ответила она.

– Как твой проект? Движется?

– Отлично, – ответила она и достала из рюкзака блокнот и ручку. – У меня много нового, но до этого, если вы не возражаете, я хочу взглянуть на дальние спальни.

– Конечно, – ответила я и повела ее по коридору в спальню, где жили Марго с Элианом. Зажгла там свет. – Тут мало что… но… вот.

– Вот оно, – негромко воскликнула девушка, обводя взглядом комнату, – то самое место. Я чувствую это.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

Она молча осматривала комнату, изучая каждый изгиб лепнины, каждый гвоздик на карнизе, потом снова повернула ко мне лицо.

– Я обратилась к своим друзьям из химической лаборатории, и они помогли мне прочесть и другие страницы из дневника медсестры. Опираясь на них, на записки Селины и все мои интервью… ну, я смогла наконец составить полную картину.