Тальяна Орлова - Заложница чужих желаний [СИ]

– Да у меня две кошки дома и один пекинес!

– Ну да. И где они все?

– У родителей остались! Не стали бы они же их со мной отправлять.

– Смотри-ка, даже родители тебе не доверяют, а я уж тем более не могу.

Я и сама не заметила, как улыбка на моем лице стала искренней. Такие разговоры с ним мне нравятся. Нравились даже в те времена, когда я ничего, кроме страха, к нему не испытывала. Не то что сейчас, когда уже страха не осталось… О чем это я?

– А сами-то, сами! Расскажите, Сергей Андреевич, у вас хотя бы в детстве были домашние питомцы?

– Не было.

– Ну вот! Сразу виден пробел в воспитании – как еще научить маленького человека быть человеком?

– Будешь моим питомцем, Юль? Обещаю ошейник, поводок и море внимания. Черт, у меня от одной мысли штаны меньше размером становятся.

– Вы, кажется, намекаете на что-то, что нормальные люди с щеночками не делают.

Он вдруг обратился к навесному шкафу, изображая негодование:

– Нет, вы слыхали? Она всеми способами меня обидеть пытается! Типа я намекаю. А я же прямо говорю – куда уж прямее: хочу нацепить на тебя ошейник и заставить скулить, как щенок. Но нет же, весь приличный смысл наизнанку вывернет!

Такая постановка вопроса меня рассмешила:

– Вы просто маньяк! И как я могла подумать, что мы и вправду щеночков обсуждаем? Кстати, вкусно? Положить добавки?

– Нет. Объедаться на завтрак – дурная примета. Особенно когда впереди физнагрузки.

Я вмиг помрачнела, вспомнив текущие неприятности:

– Вы снова поедете искать Криса? Думаете, он все еще в городе?

– Нет. В смысле, и не думаю, и не поеду. Останусь с тобой, чтобы не скучала.

– Тогда о каких нагрузках вы гово… – начала я и не закончила, поскольку заметила, как он многозначительно изогнул бровь. Чуть смутилась и все же спросила: – А разве мы не расстались?

– Расстались. А люди после расставания никогда не сходятся? Юль, я за эту ночь понял, что меня тошнит от твоего присутствия здесь.

Я очень удивилась, он ведь он сам меня сюда притащил:

– Что вы имеете в виду?

– То, что сказал. Мне тошно. Привяжи голодного рядом с едой – лучшей пытки не придумаешь. А еще мне кажется, что ты только и ждешь, когда я снова все решу за тебя. Не зря же так смотришь.

– Как?

– Как будто ты тоже голодная и не можешь дотянуться до еды.

– Вы придумываете… – прозвучало неуверенно.

– Да, я придумываю, – он встал, взял меня за руку и потянул вверх, вынуждая тоже подняться. – Только не вздумай сейчас напрягаться. Стоп-слово работает, ясно? Как только ты посчитаешь, что не хочешь продолжать, просто скажешь. И да, я хочу быть грубым.

Я задрожала от странного ощущения: предвкушения, перемешанного с надвигающимся срывом. Наверное, так алкоголик долго держится в стороне от выпивки, а потом вдруг не выдерживает – разрешает себе сорваться. Получить хоть каплю, после чего он, конечно, в запой не уйдет. И неизбежно уходит, потому что срыв – это всегда четкая граница, за которой уже нечему останавливать. Ты или остаешься перед ней, или потом уже летишь как с обрыва.

Знала, что вопрос прозвучит глупо, я задала его больше для самой себя – услышать, как он прозвучит в воздухе:

– Но я же больше не обязана?

– Именно поэтому я и оставляю за тобой право притормозить в любой момент. В любой, Юль, я серьезно. Заметь, какой классный способ мне отомстить – остановить в такой момент, чтобы я потом на стены лез. Ух, самому жутко стало.

– За что мстить?

– Вот, а эта мысль мне нравится. Запомни ее.

И он наклонился к моим губам, целуя. Я сама обвила руками его шею и отдалась порыву – все силы израсходовались на вчерашнюю решимость и ее осмысление. А чего бояться, если я могу остановить? И ведь он остановится – вчерашнее все-таки прошло не зря, теперь я точно знала, что остановится. Именно это и уничтожило последние рубежи сопротивления. Странный психологический трюк: стоило ему дать мне свободу выбора, как я перестала выбирать.

– Нет-нет, пойдем в комнату, – он оторвался от моих губ, почувствовав первый невольный отклик.

И потянул меня за руку в свою спальню. Мне это понравилось – в моем понимании романтическая близость и должна происходить в постели, в комфорте, а еще лучше при свечах. Но явно неправильно оценила его настроение.

Едва переступили порог, как он резко развернул меня к себе и начал быстро раздевать, не позволяя опомниться. Я вскрикнула, когда он буквально сорвал с меня футболку и толкнул спиной на кровать, чтобы заняться штанами. Они полетели на пол через пару секунд. Все мои возмущения были перекрыты такими же сумасшедшими, почти агрессивными ласками – он до боли сжимал мою грудь, массировал, снова заставил встать и положил другую ладонь на ягодицу, начав ее тоже с усилием сжимать. От такого напора я растерялась, но почему-то возбуждалась довольно быстро – будто бы попала в его руки без остатка, вот он и делает, что хочет: сжимает, мнет, скользит ладонями. Выгнулась, когда умелые пальцы скользнули между ног, доводя мое возбуждение до вполне осознаваемого.

– Стой так, не двигайся, – распорядился коротко и вдруг шагнул в сторону.

Сам он оставался одетым – снова. Вероятно, его очень возбуждает именно такой расклад. Странно ли, что она возбуждает и меня – или я только как зеркало отражаю его эмоции? Вот только когда он вернулся, показывая мне коричневый кожаный ошейник, я вмиг забыла о сладком томлении внизу живота.

– Зачем?! – пискнула, но так тихо, что сама себя едва услышала.

Он обернул его вокруг моей шеи, застегнул замок, лишь после этого наклонился до уровня моего лица и ответил:

– Просто символ, Юль. Часть игры. Кстати, в этой игре есть еще одно очень важное правило – ты не можешь кончать без разрешения. Если почувствуешь, что близка, спроси.

– Да как это возможно?

Он улыбнулся и поцеловал меня вскользь.

– Возможно. А если не справишься – накажу.

– Но я не хочу, чтобы вы меня наказывали! Я же могу остановить…

– Тогда справишься, – отрезал он и снова притянул меня к себе. – Разве я разрешал менять позу?

Я вновь немного расставила ноги и приняла внутрь его пальцы, выдав ощущения стоном. Утонуть так же просто в наслаждении уже не получилось. Ошейник не просто мешал – он отрезвлял. Меня будто бы унизили, приравняли к вещи или собаке. И уж точно я не могла понять, как это связано с удовольствием. Совсем уж не по себе стало, когда он оставил в покое мою самую чувствительную точку, повернул меня к кровати и поставил меня на четвереньки на самом краю. Притом движения его потеряли интенсивность на грани болезненности – он вдруг начал очень нежно поглаживать мои ягодицы, иногда заныривая между складок, вскользь касаясь клитора, но почти сразу убирал руку и оглаживал бедра, ноги, талию.