Франсин Риверс - Дитя примирения

— Я более чем в порядке, — ответил хрипло Джеймс. — У тебя дочь, Дина, — сказал он и положил ребенка ей на живот.

— О-о-о!.. — горло Дины сжалось от прилива нежности, когда она гладила маленькую ручонку, разглядывала пальчики, обхватившие ее мизинец.

— Я ее возьму, — сказала сестра.

— Оставь пока, — сказал Джеймс и посмотрел на Ханну. — Ты хочешь совершить ритуал? — Джеймс взглянул на другую сестру, чтобы та подала ножницы, пока он устанавливает зажимы.

Ханна без слов взяла ножницы и перерезала пуповину. Когда возвращала инструмент сестре, ее руки дрожали; теперь она обратила все внимание на свою дочь, которая прижимала к груди младенца.

Дина разревелась. Грудь распирали непонятные эмоции. Поднесла ребенка ближе к лицу, расстроенная ее жалобными воплями и дрожащими ручками. Девочка повернула головку, потыкалась носом, нашла то, что ей нужно, замолчала; тут на Дину нахлынуло чувство удивления и единства со своим ребенком.

Ханна все понимала. Ее дочь у нее на глазах превращалась в женщину. Все произошло за какие-то несколько секунд. Какой-то сдвиг, едва заметные изменения в поведении; выражение нежности на ее лице почти стерло тени перенесенной боли и долгих часов схваток. Дина улыбалась своей дочурке и нежно говорила с ней.

— Привет, маленькая. Добро пожаловать в этот мир!

Ханна решилась посмотреть на ребенка. Она осматривала девочку осторожно, внимательно.

«О Господь! А чего я ожидала? Неужели из-за обстоятельств, при которых произошло зачатие, должен был родиться какой-то монстр? Она прекрасна! Она совершенна!»

За последние три недели они с Диной несколько раз говорили с женщиной из службы по усыновлению. Рождения этого ребенка с нетерпением ожидали несколько семей: все они обещали ему прекрасное будущее. Ханне нельзя было позволять Дине брать девочку на руки. Да и самой не надо было смотреть…

«Но это же моя внучка, — подумала Ханна, — моя плоть и кровь!»

Снова схватки — и вышла плацента. Джеймс ее внимательно изучил, надо быть уверенным, что внутри ничего не осталось.

Одна из сестер помогала Дине, другая забрала малыша.

— Мама? — хрипло сказала Дина.

Ханна взглянула на сестру и поняла, что означало выражение на ее лице. Это было предупреждение: «Не усложняйте ситуацию!».

Дрожащими пальцами Ханна убрала влажные волосы со лба Дины.

— Они вымоют девочку и положат ее под лампу, чтобы ей было тепло.

Дина слышала, как пищит малыш. «Господь, неужели мне так быстро придется с ней расстаться?!» Она старалась не поддаваться панике, которая поднималась внутри нее.

— С ней все в порядке, дорогая. Они о ней позаботятся, — сдавленно сказала Ханна. Она не могла заставить себя посмотреть в сторону малыша.

Дину вымыли, обернули в легкое теплое одеяло и выкатили в коридор.

— Все прошло прекрасно, девочка моя, — сказала Ханна, шагая рядом с кроватью по коридору. Больше она ничего не могла добавить. Оглянувшись, она увидела, как младенца в прозрачной пластиковой кювете несут в детское отделение. Сердце екнуло. Это ее внучка!

— Вы отдохните здесь, я приду проведать вас через несколько минут, — сказала медсестра и оставила их вдвоем в тихой стерильной палате.

Как только за ней закрылась дверь, Дина расплакалась. Это был плач облегчения, смешанного с горечью.

— Ох, мама! Ты видела ее? Ты видела, какая она чудесная?

— Да, дорогая. Я видела! — Сердце Ханны разрывалось на части…

Ханна наклонилась и поцеловала измученную Дину.

— Я пойду домой, немного посплю, детка. А утром вернусь.

Дина уже спала, истощенная долгими часами родов. Ханна еще немного постояла у кровати, разглядывая светлые завитки волос на висках дочери. Она выглядела такой юной, совсем нетронутой жизненными перипетиями.

«Как же случилось, что Ты дал мне такую дочь, Господь? Я этого не достойна! Дина смелая, правдивая, она выстояла все испытания. Боже, прости меня! Я пыталась заставить ее следовать моим путем. Я помню все эти годы пустоты и отделения от Тебя — и все же Ты исцелил меня! Ты вытащил меня из пропасти, дал мне это дитя примирения! Я была как библейская Рахиль: оплакивала своего ребенка и не могла утешиться, потому что младенца больше не было со мной. А потом обратилась к Тебе, и Ты сказал мне: „Хватит оплакивать, утри слезы с глаз. Печаль раскаяния, которое ты показала, достойна воздаяния. Тебя ждет лучшее будущее“. И теперь Ты мне показал его, Отец! Благодарю Тебя, Иисус, за то, что Дина пошла Твоим, а не моим путем!»

Она подняла руку Дины, разглядывала тонкие пальцы с коротко остриженными ногтями, вспомнила, как ново рожденная внучка обхватила один из них своей ручонкой. Горло снова сжалось.

«Господь! Господь! Я сделаю все, что Ты мне скажешь! Все! Только скажи мне заранее, пожалуйста!»

Время близилось к полуночи, но лампы в больничном коридоре ярко горели. Мимо Ханны прошла сестра и улыбнулась ей. Две других медсестры сидели за столиком дежурной сестры и обсуждали какой-то план. Ханна, колеблясь, остановилась на перекрестке двух коридоров.

«Один последний взгляд, Господь! Только один раз посмотрю…»

Чего Ханна совсем не ожидала, так это увидеть Дугласа, стоящего у окна детского отделения. Но он был там, вглядываясь через стекло, о которое опирался одной рукой. Почувствовав ее взгляд, обернулся, опустил руку и сделал шаг назад.

Ханна направилась к нему, но в этот момент вышла сестра с ребенком на руках. Передала ребенка Дугу, чтобы он смог лучше рассмотреть девочку. Ханна стояла и смотрела на мужа, потом перевела взгляд на внучку. Сестра снова унесла малыша и уложила в прозрачную пластиковую кроватку. Ханна боялась снова взглянуть на Дуга, боялась того, что может увидеть в его глазах, — боялась, что он разглядит боль в ее взгляде.

— Как Дина? — хрипло спросил Дуглас.

— Спит.

— Как все прошло?

— Отлично. — Ханна судорожно сглотнула, потом медленно выдохнула, пытаясь совладать со своими чувствами. — Когда ты приехал?

— Около пяти.

Ханне стало стыдно, она закрыла глаза. Он приехал сюда задолго до того, как ребенок родился, и несколько часов ждал от нее весточки. А она намеренно изолировала его от происходящего, наказывая за прошлые обиды. Ханна прикусила губу, ожидая атаки и обвинений. Но муж задумчиво молчал. Тут почему-то вспомнилось, как он сказал ей: «Ты видишь жизнь, как наполовину пустую чашу, а не наполовину полную!». Он был прав! Именно на таком мировоззрении она строила свою жизнь; ее эгоизм причинял боль ей самой и окружающим.

«Боже, прости меня!»

— Ну, и какие прогнозы? — спросил он тихо, не отрывая глаз от ребенка.

— Отличные.

— Неудивительно!