Эрин Уатт - Это по-настоящему

– Угу, – угрюмо отвечает он.

Ясно, что он не собирается говорить – или слушать, – так что я просто крепче сжимаю его ладонь и толкаю дверь.

В ту ж секунду на нас обрушиваются ослепительные вспышки света и громкие голоса стервятников, которые все время вьются вокруг Окли.

– Окли! Вы с отцом снова разговариваете?

– Как прошло воссоединение семьи?

– Какого мнения Дасти о твоей девушке?

– Я от нее в восторге, – раздается глубокий мужской голос, и Дастин собственной персоной появляется за нашими спинами.

Я чуть ли не на полметра подпрыгиваю, когда его мускулистая рука ложится мне на плечо. Отец Ока крепко обнимает меня, а затем громко целует в щеку. Еще больше вспышек. Журналисты просто беснуются.

– Дасти! Как прошла вечеринка?

– Вы даете Вонн и Окли свое благословение?

– Вы придете на концерт своего сына в туре?

Это просто хаос. Вопросы сыплются и сыплются, а лицо Окли становится все мрачнее. Дастин, однако, чувствует себя как рыба в воде. Он питается вниманием, улыбается в камеры и отвечает на вопросы, все это время обнимая меня, словно мы любящие отец и дочь и он никак не нарадуется, что я встречаюсь с его сыном.

– Вонн! Ты только сегодня познакомилась с Дасти?

– Вонн, как оно – быть частью такой именитой семьи?

– Сучка! Руки прочь от моего мужчины!

Последний возглас застает врасплох не только меня – внезапно замолкают все папарацци. Не знаю, кто это произнес, но ей этого явно недостаточно. Я не успеваю и моргнуть, как что-то ударяется о мою голову. Жидкость течет по лбу и попадает в рот. Это мерзко и отвратительно – кто-то бросил в меня яйцо!

______

Я настолько ошеломлена, что не могу пошевелиться. К счастью, Ок берет все под контроль. Он тащит меня прочь от черного хода, расталкивая толпу локтями, и наконец мы вырываемся.

Тай ждет возле машины на тротуаре, и мы падаем на задние сиденья. Ок захлопывает дверь, и внедорожник срывается с места, а я сижу в ужасе, и яичный желток течет по шее и попадает за шиворот.

– Ты в порядке? – наконец спрашивает Ок. Голос звучит сухо.

Я слабо киваю:

– Да… кажется.

Он откуда-то достает упаковку салфеток. Мы молчим, пока он аккуратно вытирает эту гадость с моего лица. Или, по крайней мере, пытается – у него не очень выходит. Кожа остается липкой, и желток продолжает течь по груди.

Понятия не имею, зачем кому-то было бросать в меня яйцо.

– А с Пятницей когда-нибудь бывало подобное?

– Яиц не припомню, – мягко отвечает он.

– Значит, я особенная, да? – мне не удается избавиться от язвительности в голосе. Вечер был просто ужасный. Полная катастрофа. Мне отчаянно хотелось устроить для Ока что-нибудь хорошее, а вышло так, как я не могла и предположить.

– Прости меня, пожалуйста, – шепчу я.

– За что? За то, что получила яйцом по голове? – натянуто отвечает он. – Ты не виновата. Некоторые фанатки просто сумасшедшие. Не принимай на свой счет.

– Нет. – Я делаю глубокий вдох. – Мне жаль, что я пригласила твоего отца. Я… думала, что будет здорово, если на вечеринке соберется вся твоя семья.

Ок бросает мокрые салфетки на пол:

– Чтобы все могли полюбоваться, каким дерьмовым было мое детство?

– Нет. Чтобы ты мог помириться с ними. – Я изо всех сил пытаюсь ему объяснить. – Я сделала это ради тебя.

Он отворачивается к окну, чтобы на меня не смотреть, и его голос звучит жестоко и зло:

– Нет. Ты сделала это только ради себя. Думала только о том, как тебе хочется вернуть собственных родителей. Но мои-то родители другие, Вонн. Мой отец просто самовлюбленный болван. А с мамой было нормально лишь примерно половину времени, но по большей части я рос под присмотром прислуги.

– Твоя мама подумала…

– О, моя мама? Ну да. Наверное, просто хочет, чтобы старина Дасти снова ее трахнул. Она чувствует, что стареет, потому что я становлюсь старше, так что ей нужно убеждать себя, что она все еще молода и красива.

– Прости меня, – снова шепчу я. – Твоя мама ему позвонила, и он сразу же согласился приехать. Он казался таким довольным, и я думала… – я прикусываю губу. Неважно, что я думала, в любом случае я ошиблась.

Дастину Форду, разумеется, плевать на своего сына. Он появился на вечеринке, как гром среди ясного неба, затянул небо облаками, устроил ливень и ушел.

– Мой отец явился, потому что это в его интересах. Так всегда было. Как и у каждого в моей жизни, – на красивом лице Окли глубокая печаль, – ему нет до меня никакого дела. Он не мог вынести, когда мой первый альбом стал платиновым. Когда я заработал первый миллион. Когда получил «Грэмми». А затем лейбл предложил мне контракт, о котором мечтает каждый музыкант, но старик запретил мне подписывать его. Сказал, что в этом нет смысла и я буду до смерти расплачиваться с ними. Но Джим проверил контракт – тщательнее некуда. В случае чего я остался бы в выигрыше. И контракт был действительно стоящим. А отец не хотел, чтобы я его подписывал. Не потому, что беспокоился, а потому, что завидовал.

Я прикусываю щеку. Господи, это просто ужасно. Даже не знаю, что ответить.

Тяжело вздыхаю, вспоминая лицо Катрины, когда я предложила позвать Дасти. Но я проигнорировала все знаки. Ок и его мать отдалились друг от друга из-за дурацкого недопонимания, и мне хотелось надеяться, что с отцом у него та же ситуация.

– Я не думала, что между вами все так плохо, – шепчу я.

– Я говорил тебе, что не лажу с ним. Ты думала, это просто так? Потому что я испорченный и упрямый козел?

Я разглядываю свои руки. Ненавижу, когда на меня сердятся.

– Господи, – Ок расчесывает пальцами волосы, – меня уже тошнит от чужих интересов. И я до смерти устал от того, что каждый стремится урвать кусочек меня. Знаешь, если бы я умирал посреди пустыни и меня нашла толпа фанатов, не думаю, что они меня бы спасли. Они бы дрались, чтобы оторвать клочок моей одежды, волос, чего-нибудь, что можно показывать своим друзьям – посмотрите, у меня есть рубашка Окли Форда, в которой он умирал!

Мой обеспокоенный взгляд встречается со взглядом Тая в зеркале заднего вида. Глубокая морщина на переносице говорит о том, что он тоже переживает, но не говорит ни слова. Я тоже молчу. Просто беру руку Ока и сжимаю ее крепче.

– Всех интересует только то, что я могу им дать, – бормочет он. – Шанс заключить контракт, шанс попасть в прессу, деньги. Каждый из тех, кто вокруг меня, – фальшивка. Это пластмассовый мир людей, которым нужно только одно…

Он продолжает говорить, но мое сознание цепляется за слова «деньги» и «фальшивка», и я внезапно так остро чувствую свою вину, что становится трудно дышать. Разве не поэтому я во все это ввязалась? Не ради денег, которые он мне платил? У меня сотня тысяч долларов в банке благодаря ему, и от мыслей об этом просто тошнит. И то же самое я почувствовала, когда Пейсли показала мне последний чек.