Ольга Егер - Рыцари ее мурлычества (СИ)

У Фимы и Оли родился сынок. Смешной карапуз, обожающий выдергивать у меня сережки вместе с ушами.

— Ай! — пискнула я, когда он вновь попробовал добыть игрушку вместе с частью моего тела.

— Леша, нельзя так делать! Видишь, тете Алисе больно. — Попыталась втолковать Оля, но сын не то, что не видел, он не хотел понимать и сильнее сжал пальчики, оттягивая мочку моего покрасневшего уха.

— Как Лысый? — расспрашивал Фима, погрузившись в чтение газеты.

— Нормально. Его мото-ателье работает на полную. Хвастался последним преображенным мотоциклом. — Поведала я информацию почерпнутую из телефонного разговора с далеким лысым братом.

— Жениться не собрался? — тут же заинтересовалась Ольга.

— Лысый? Шутишь! Думаю, после неудачной попытки жить вместе с Алисой, у него фобия. Да и вообще штампа в паспорте боится. — Подвергла сомнению возможное семейное будущее друга я. — Хотя какая-то девушка у него есть. Не помню, как звать. Но по его описанию, вроде прикольная. Сегодня общалась с ней в чате. Оказалась ехидная, как я. Так что мы подружимся.

Катя — рыжая, милая и веселая — понравилась мне сразу. Еще когда Лысый показал мне ее фотографию. Я вообще обрадовалась, возобновившейся с ним связи. Стена, выстроенная из его любви ко мне, рухнула и мы вновь, как в старые добрые времена, делились всем, открывали друг другу секреты, обсуждали все подряд.

— Киса, — задумчиво протянул флегматичный и вполне спокойно относившийся к выбрыкам ребенка Фима. Я если честно, вообще думала, что если Лешка будет по потолку бегать и костер разведет в зале, родители дурного слова не скажут. Они казались мне такими тихими и умиротворенными. А точнее флегматичными до безобразия после рождения мелкого! Они перестали ходить в кино… Хотя этот поход не редко использовался парочкой для увещеваний меня, когда уговаривали посидеть с малым. Но я то знаю, куда и зачем они линяли из дома, оставляя на попечение тети Алисы своего юного террориста!..

— Тебе Лева звонил? — спросил друг.

— Я тебя не слышу! — намерено избегала разговора я, дабы не показывать насколько мне больно слышать даже одно его имя, не говоря о том, чтобы вспомнить парня, наши отношения и финальную почти годовую молчанку.

— Я спросил, — повысил голос Фима. — Не звонил ли тебе Лев!

— Отвечаю, — прокричала я (отчасти от злости, но больше от боли, потому что их сын все-таки вырвал цяцьку вместе с мясом). — Нет! А должен был?

Оля мигом принесла зеленку и помазала мою боевую рану. Лешка получил по рукам и разревелся.

— Чего ты-то хнычешь? Видишь, вон тете Алисе больно, но она молчит! — проводила беседу с ребенком Лёка. Сын задумался. Накуксился. Дернул носиком-кнопочкой и пополз по полу, шкодничать в другом месте. Судя по тому, что он схватил шнур от Фиминого мобильного, телефону функционировать не долго осталось. А я предупреждать друга не стала — мстила за плохой выбор темы для разговора.

— Тетя Алиса уже давно не хнычет, — вздохнула я, потребовав налить мне в чашку Олькин фирменный кисель.

Мои слезы закончились после похорон Йорика, а их истоки высохли окончательно, когда я поняла, что Лев забыл меня, бросил, променял на другую, и если не на женщину, то на страну!

— Ой, забыла, — спохватилась Оля. — Я же вчера приготовила твою любимую шарлотку. Будешь, с чаем?

Я кивнула. Выпила кисель. Фима почему-то долго рассматривал меня, думая о своем. Наверное, задавался вопросом, сколько в меня продуктов влезает.

А когда дзенькнул дверной звонок, отправил открывать, заявив, мол, слишком занят.

— Ну да, — переживала за него я. — Пройти три метра до порога сложно, когда в руках такая тяжелая вещь, как газета.

— Вот и пройди три метра! Тебе полезно. — Фыркнул друг. — Жирок растрясешь!

— Разбаловала ты его, — бормотала я, как можно громче, чтобы Оля услышала. — Откормила. Вон, попу сто килограммовую от стула оторвать не может.

И газета полетела в меня большим бумажным комком, а та самая сто килограммовая попа так со стула и не поднялась. Наверное, срослась с ним!

Я посмотрела в глазок — темно, видно только силуэт, а по нему сложно определить гостя. На вопрос «Кто?», приглушенный голос ответил: «Я!». На свой страх и риск я отважилась открыть, чтобы рассмотреть то самое «Я».

На пороге стоял Он! Лев.

Выходит совсем иногда сказкам стоит верить — слишком рано подумала я.

Но глядя на него, я не торопилась бросаться в объятия, сломя голову. Он очень изменился. Модно, со вкусом одетый. Отрастил бородку, которую скорее можно было назвать легкой небритостью, усики — из той же серии. И казался он чужим. Даже пах иначе.

То, что у него сохранились прежние чувства ко мне, я подвергла великому сомнению. И ждала первого шага от него.

— Привет, — смогла выдавить из себя.

Парень не торопился переступить порог и пройти в дом. То же стоял напротив меня и смотрел.

— И тебе. — Улыбнулся он. Смерил взглядом, отыскивая во мне изменения. Насколько изменилась в его глазах я? Старше. На три килограмма плотнее. Ехидная, недоверчивая. Коротко стриженная.

— Не обнимешь? — спросил гость.

— Должна? — хмыкнула я, хоть и раздиралась от желания сорваться и бежать к нему, преодолевая это раздражающее расстояние.

— Я думаю, да. — Изобразил глубоко мыслительный процесс парень.

— И как тебя: просто обнять, по-дружески, или как-то иначе? — уточнила, на всякий случай, чтобы не распыляться на лишние движения.

— Я предпочту «иначе»! — сказал Лев, потянулся ко мне и, ухватив за пояс, вытащил на лестничную площадку, закрыв за мной дверь. Я не успела опомниться, как уже таяла в его руках, и теряла крошки разума от поцелуя, не обращая внимания на колючие усы и бороду.

Где-то минут через десять дверь слегка приоткрылась.

— Эм… Дядя Лёва, может вы соблаговолите пройти, познакомиться с Фимой младшим, чая хлебнуть? — робко поинтересовался Фима старший.

— Почему бы и нет, — не отпуская меня, ответил ему гость, а я просто цеплялась за его руки, плечи, боясь упасть, потому что не понимала, где нахожусь и вся дрожала.

— О! Вот те на, а говорила, что тетя Алиса не плачет! — насмешливо пропел Фима, намекая на влагу на моих щеках.

— Врушка, ваша тетя Киса! — рассмеялся Лев, вытирая потоки слез, хлынувшие из моих глаз. Я ревела и ревела, не веря тому, что он мог так со мной поступить.

Вам интересно, почему он год хранил молчание?

Это легко объяснить. Как я и говорила, за пределами родины он все начал заново. И я мешала. В какой-то момент я стала всего лишь докучливым воспоминанием, грузом, тянущим назад.

Не стоит упрекать! Вообще не нужно верить в то, что кто-то должен кого-то преданно ждать. На такое готовы только собаки. А мы — люди. Нам свойственно меняться, переоценивать свои ценности. Задаваться вопросом: «На кой оно мне сдалось?». Так произошло со Львом. Однако три месяца назад, он проснулся утром и все вновь перевернулось с ног на голову. Его тянуло домой. Ко мне… В дороге, в самолете, это ощущение только возрастало. А когда увидел меня на пороге… Понял, что мог потерять бесповоротно.