Айя Субботина - Осень и Ветер

Я осторожно высвобождаюсь из его объятий, благодарю за вечер.

— В воскресенье я улетаю в Кёльн на пару дней, — вдруг говорит он. — По работе, но планирую покататься на лыжах. Всего полтора часа на машине до горнолыжного курорта. Он совсем «лайтовый», подойдет для новичков.

— Зачем же ехать на курорт для новичков? — на автомате спрашиваю я.

— Потому что я хочу, чтобы ты поехала со мной.

— Мне кажется, ты слишком торопишь события, — отвечаю я, немного сбитая с толку его предложением. О каком совместном катании на лыжах может идти речь, если мы всего один раз поужинали? — Кроме того, Марина…

— Она может поехать с нами, — перебивает Ян. На этот раз в его голосе появляются более тяжелые нотки, как будто он заранее был готов ко всем моим попыткам отказать, и подобрал нужные аргументы. — И я не думаю, что тороплюсь, Ева. Мы взрослые люди, и лично я знаю, чего хочу. Вернее — кого.

Он приподнимает мое лицо за подбородок, буквально буравит синим взглядом. Знаю, что хочет поцеловать, но почему-то медлит.

— Да, мы взрослые люди, и я не собираюсь пускать свою дочь в наши отношения до тех пор, пока не буду уверена, что это что-то значит для меня и тебя. Кажется, эту тему мы уже поднимали. Ребенок всегда будет номером один в моей жизни, Ян. Я не могу взять ее с собой и не могу оставить одну.

Он понимающе улыбается, и очень медленно прикасается своими губами к моим. Это даже не поцелуй, это мягкая точка нашего вечера.

— Я позвоню тебе завтра, Ева, — обещает Ян, хоть это больше похоже на предупреждение. — Не знаю, как ты, а я отлично провел время и сражен наповал одной неприступной шикарной женщиной. В конечном итоге, наступит день, когда ты не сможешь сказать «нет». И не захочешь.

Я буквально вваливаюсь в дом, снимаю туфли и на цыпочках крадусь на кухню. Чувствую, что горю изнутри и прислоняюсь лбом к оконному стеклу. Пытаюсь успокоиться, пытаюсь придумать, что скажу Ветру, потому что телефон уже в моей ладони и, клянусь, я не помню, когда его достала.

Здесь у меня низкие широкие подоконники, устеленные специальными набивными мини-матрасами: люблю сидеть здесь по вечерам. Вот и сейчас: снимаю платье, заворачиваюсь в плед и забираюсь на подоконник с ногами. Подношу трубку к уху, проклиная себя за то, что не в силах сдержать данное самой себе обещание — не звонить этому мужчине.

— Привет, Осень, — отвечает он.

— Привет, Ветер, — почему-то шепотом отзываюсь я.

— Как прошло свидание? — Его голос звучит довольно грубо. У кого-то был плохой день. Возможно, что-то снова случилось в больнице? Он болезненно реагирует на каждую неудачную операцию.

— Хорошо.

— Кто он?

— А это имеет значение?

— Да, имеет. И так, Осень, кто он? Чем занимается? У тебя, наконец, случился секс?

Не знаю, отдает ли он себе отчет, что с каждым словом его голос становится все более раздраженным. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы не отвечать сразу и не подхватывать какую-то совершенно другую, не похожую на остальные, тональность нашей беседы.

— Он бизнесмен, — говорю нарочито спокойно. — Умный, образованный.

— Идеальный, да? — подсказывает Ветер.

— Да, почти.

— А что насчет последнего?

— Думаю, мы все же не так близко знакомы, чтобы я хотела…

— Прекрати, Осень, — грубо обрывает Ветер. — Мы всегда были искренними друг с другом. Не нужно все портить фальшивым кокетством.

— Хорошо, что ты помнишь , какими мы были друг с другом, — все-таки срываюсь я.

— Ты о чем?

— О том, что требовать от меня честности после того, как за пять дней ты не нашел даже минуты на короткое сообщение, как-то странно, не находишь, Ветер?

Господи, зачем я вывернула душу наизнанку? Зачем сама подвела к тому, что сейчас он придумает тысячу поводов поставить точку в наших телефонных «свиданиях»?

— Я не хочу к тебе привязываться, Осень, — вдруг говорит он. Злости больше нет, раздражение растворилось в неподдельной искренности. — Я понял, что начинаю к тебе привязываться, а это очень много усложнит.

Он ко мне привязывается?

— Я тебя боюсь, Осень, если уж на то пошло, — чуть-чуть посмеивается он. И я узнаю прежнего Ветра.

— Разве плохо к кому-то привязываться, Ветер? — Я дышу на оконное стекло и в белесом облачке пальцем пишу: «Я тоже к тебе привязываюсь».

— Тебе не понравится ответ, Осень, поэтому сделаем вид, что ты ничего не спрашивала.

— Значит… это наш последний разговор? — В груди что-то сжимается, холодеет, словно призрачная рука сжала мое сердце в кулаке. Я не хочу его терять. И я не знаю, что пугает сильнее: эта странная, ненормальная привязанность или то, что она возникла так быстро.

— Тебе бы этого хотелось, Осень?

— Нет. Нет, Ветер.

— Хорошо, детка. Это все пиздец, как усложняет, но это точно не наш последний разговор. — Я слышу щелок зажигалки, затяжку и выдох. — Ты трахалась с этим своим идеальным мужиком?

— Я не ложусь под мужчину на первом свидании, — фыркаю я. Оттаиваю.

— В чем ты, Осень? — Ветер делает крутой вираж в нашем разговоре.

— В пледе, сижу на подоконнике и говорю с самым невыносимым мужчиной на свете.

— А что под пледом?

Я вспыхиваю. Прикладываю ладонь к щеке, пытаюсь как-то подавить странное волнение. Какой ответ он хочет услышать? Должна ли я сказать правду?

— Осень, простой же вопрос, — нажимает интонацией он.

— Розовый комплект и чулки, — отвечаю я, с трудом узнавая в этой мягкой вибрации собственный голос. Я флиртую. Я кокетничаю. Я хочу, чтобы он возбудился, думая о том, что я говорю с ним полуголая. Хочу еще так много всего, что нетерпеливо тру коленями.

— Обожаю чулки, Осень. Прусь от них.

Я схожу с ума, я точно схожу с ума, потому что откидываю плед в сторону, вытягиваю ноги и фотографирую их так, чтобы в кадре было все от пальцев до трусиков. Никогда в жизни не делала ничего подобного, даже когда была замужем за Андреем. И то, что происходит сейчас, кажется тем самым крутым виражом, после которого я либо слечу с этого горного серпантина, либо возьму новую высоту. То, что между нами происходит, острое и жгучее, сулит и боль, и удовольствие.

Или я просто фантазерка?

Фотография улетает до того, как я успеваю приготовить какой-то вменяемый ответ на его вероятное «Я же не просил».

— Осень? — Я слышу, как он выпускает струйку дыма.

— Я не нарушила правила, — быстро отвечаю я.

— Охуенные ножки, Осень. Хорошо бы смотрелись у меня на плечах.

Я не могу произнести ни слова. Я словно стремительно падаю куда-то внутрь себя, внутрь чего-то раскаленного, сладкого и горького одновременно. Это тяжело объяснить и осознать, но когда его грязные словечки снова и снова эхом раздаются у меня в голове, я чувствую, что просыпаюсь. Раскрываюсь для чего-то нового.