Айя Субботина - Малышка (СИ)

Бон-Бон останавливается у экспозиции с какими-то кляксами, выложенными по две картины в вертикальный ряд. Часть из них черно-белые, часть — цветные. Купил одним махом все в позапрошлом году на выставке в Мельбурне.

— Ты в курсе, что это такое? — спрашивает она, проводя пальцем по узкой рамке из лакированного черного дерева.

— Кляксы? — предполагаю я.

— Это цветные пятна Роршаха, балда, — выдает моя малышка с видом зазнайки и на этот раз я все-таки отпускаю желание ее проучить. Подбираюсь сзади и щипаю ее за задницу. Ени визжит и я, пользуясь положением, тут же завожу вторую ладонь ей на живот, кладу чуть ниже пупка, призывая на помощь все свое терпение. Она замирает, но с шумом втягивает воздух сквозь стиснутые зубы, шепчет: — Рэм…

Господи, помоги. Терпения у меня не осталось вовсе, но я, как дурак, продолжаю надеяться, что смогу держать себя в руках. Должен смочь, потому что хочу подарить своей карамельной девочке сказку: свадьбу, первую брачную ночь, утро с завтраком в постель и поездку на самый охранительный необитаемый остров дней на тридцать.

— Что ты там видишь? — шепотом спрашивает она, указывая пальцем на одну из черно-белых клякс.

— Ночной мотылек? — предполагаю я, осторожно прихватывая зубами ухо моей Бон-Бон. — Колибри?

Ени заводит руку мне за голову, понимаясь на носочки, растягиваясь на мне струной. Еще пара таких нежностей и я передумаю быть принцем. Близок к этому, как никогда.

— Ну, сойдет, — дразнит Бон-Бон.

— Что, я прошел проверку? Пригоден к семейной жизни?

— Над этим еще работать и работать, но ты не безнадежен.

На этот раз я кусаю ее ухо чуть сильнее и, шлепком по заднице задаю направление в сторону кухни. Кто-то обещал покорять меня своими кулинарными талантами в конце концов.

Мы выкладываем продукты в холодильник, но часть Ени оставляет на столе. Предупреждает, что мне придется помогать, но видимо я кривлюсь слишком сильно, потому что она сокрушенно качает головой и предлагает взять блокнот из ее сумки. Так и делаю, но по пути захватываю из бара бутылку шампанского. По глазам Бон-Бон вижу, что она очень даже не против скрасить вечер под хороший алкоголь. Пока моя малышка занята пастой, открываю шампанское, наполняю бокал и протягиваю ей. Она кивает на свои перепачканные руки и тянется губами, недвусмысленно давая понять, что готова пить из моих рук. И я, чувствую себя больным извращенцем, смотрю, как она потихоньку глотает сладкий алкоголь, как пара капелек скатываются к уголку губ и скользят по подбородку. Бон-Бон пытается смахнуть их, но я ловлю ее руки и разводу в стороны.

— Вообще-то у меня нож, — бормочет она чуть охрипшим голосом, когда мои губы жадно впиваются во влажный след на коже.

— Пырнешь меня им, если я зайду слишком далеко, малышка.

— Ужин, Рэм… — стонет Бон-Бон, когда я подталкиваю ее к стойке. Нож лязгом падает где-то на полпути.

— Вот я тебе и съем, малышка.

Я смахиваю со стойки вазу с фруктами: она переворачивается, падает, но пара яблок и манго раскатываются в стороны. Усаживаю Бон-Бон, развожу ее ноги так широко, как только могу и буквально вколачиваю себя в ее жар между ними. Почему-то жутко заводит видеть мою карамельную малышку между красными яблоками и сладко пахнущим манго. Не раздумывая, беру его, сдираю край шкурки зубами, откусываю кусочек сочной мякоти и губами скармливаю Бон-Бон. Наши языки яростно сплетаются, скользят друг по другу в попытке перехватить инициативу, и сладкий сок растекается по губам. Бон-Бон посмеивается и просит:

— Еще, еще…

На этот раз я даю откусить ей и облизываю губы, ожидая, когда же придет моя очередь получать сладости. Она губами проталкивает оранжевую плоть фрукта мне в рот, нежно обводит зубы кончиком языка и неуверенно покусывает за нижнюю губу. Отстраняется, смотрит на меня с немым вопросом. Что ей сказать? Что я сейчас просто выпрыгну из штанов?

— Традиционного секса, малышка, у нас с тобой сегодня не будет — даже не проси. — Больше, чем хотел бы, вожусь с пуговицами на ее джинсах, потом приподнимаю бедра и легко стаскиваю штаны вниз. Бон-Бон немножко морщиться, когда ее попка в простых хлопковых «танга» цвета ванили оказывается на прохладном мраморе. — Но неудовлетворенной ты спать точно не ляжешь.

Ее зрачки расширяются: становятся огромными черными звездами, в которых хочется раствориться до самого утра. Устроить ей такой беспощадный секс марафон, что единственное, о чем она сможет думать до дня нашей свадьбы — как бы поскорее все это снова повторить.

Я хочу быть не терпеливее, нежнее, аккуратнее, но ничего не выходит. Все мысли путаются, сбиваются в один раскаленный импульс: если я нее могу заняться с ней сексом, то хотя бы заставлю кончить. Несколько раз. Или больше. Трудно сказать, потому что сейчас я совершенно неадекватен — надо, наконец, это признать. Бон-Бон больше, чем маленькая женщина, от которой я теряю голову, больше, чем аромат океан аромата сладкой груши, в котором я добровольно тону. Она — мое безумие, эйфория, агония. То, от чего я всю жизнь бегал, а теперь, пожалуйста — стою перед ним на коленях. И кайфую.

Я целую губы моей малышки, опускаюсь на подбородок, шею, артерию, которая так сильно трепещет под моим языком. Пальцами одной руки поглаживаю ее между ног, прямо по влажным трусикам и слышу, как Бон-Бон громко дышит, дрожит и пытается свести ноги.

— Не надо, — приказываю я, и Бон-Бон медленно раскрывается, словно ночной цветок. Не уверен, что она послушалась бы, скажи я это мягче.

Второй рукой заставляю малышку отвести ладони за спину, подталкиваю, чтобы она откинулась назад. Хочется сделать паузу, отстраниться и посмотреть, но я слишком взвинчен. Понимаю, что ее нужно раздеть, но реально боюсь, что для моего больного сознания это станет точкой невозврата. Поэтому просто жестко и быстро задираю ее свитер до шеи, и мысленно матерюсь, когда взгляд натыкается на маленькую грудь под полупрозрачным кружевным лифчиком. Хочу затрахать ртом эти тугие вишневые соски, сделать так, чтобы она кончала снова и снова просто от того, что я провожу по ним языком.

— Бля… — единственное членораздельное слово, на которое я сейчас способен.

— Очень… романтично, — пытается шутить Бон-Боню

— Да это, малышка, самые романтичные слова на свете, которые я когда-либо произносил в такой ситуации, — отзываюсь я, большим пальцем отодвигая ее трусики в сторону.

Она идеально гладка: ни волоска, ни даже крохотных намеков на то, что у нее здесь вообще есть поросль. Кожа такая гладкая, что я не могу удержаться и поглаживаю лобок всей ладонью, слегка задевая пальцами влажную щелочку между складками. И когда Бон-Бон непроизвольно толкается бедрами мне навстречу, я проникаю между ними пальцем, скольжу по скользкой мягкой плоти и надавливаю на спрятанное меду ними чувствительное место. Малышка мгновенно вздрагивает, выгибается так сильно, что теперь ее грудь прямо передо мной и я жадно прикусываю сосок через ткань. Пальцы малышки уже у меня в волосах: она то ли пытается заставить меня отстраниться, то ли наоборот — прижимает к себе. И все это в лихорадочных толчках, которые бьют ее снизу-вверх в совершенной гармонии с моими поглаживаниями.