Ринат Валиуллин - Девушка по имени Москва

Думал с женщиной познакомился, нет, с гидом. Часто познакомишься с человеком, а он тебе сразу экскурсию по достопримечательностям своей души. Вот Дворец бракосочетания и Институт брака, вот Университет дружбы, здесь Академия тыла.

Безусловно. Ты герой нашего времени, он весел он оптимистичен, авантюрен и смел. он в постоянном поиске себя. Он, который жил в тебе вчера. Вчера он жил, а сегодня надо строить из себя героя, чтобы хоть как-то походить на того из вчера. В поисках собственного «Я» я забил в яндекс поисковик, «кто я?», выпало 10 000 вариантов, он в конце концов любим, хотя и выглядит одиноким на фоне окружающего мира, мир окружает он берет в плен, как ни крути, с кем ни крути каким бы крутым ни был, что ты из себя воображаешь, это не я это мое воображение… да пошла ты на х… полоснули его по лицу снимком, она там с кем-то сосалась. фотоап жил своей жизнью продрал глаза, нажал на кнопку и оргазм, запомнила, какието из них остануся, другие будуи стерты, не те ра4урсы контр. камера любит темноту а это пушкин завернут в одеялр, да ц нас еще есиь зоопарк, ломоносов слабковатым аперкотом ломает нюх фирменные чебуреки. балаклава мягкая волна будто клава на фортепиано, полотенце есть, у меня есть маска, она тебе ночью не пригодится, а вдруг мы нырнем в лагманг, на протянула она соску малышам, у нас нет имперских замашек, дайте мне наполеон. ночь была южная теплая шерстяная будто новый свитер чесалось то там то здесь, надо было брать из кошемира, но сердцу не прикажешь, да какой там приказать, даже договориться не получает. не спалось в эту шерст ночь то и дело мысли ворсинками лезли в душу, в произведении должна быть скала, назыв произв но это не производств. и дом в центре улицы и видно кто куда зачем в какое время пересекает линию моего горизонта, спасибо за вымытуб посулу.

На балконе было высоко, кафельно и спокойно. Весна окунула атмосферу в солнечный день. Солнце палило. Душевное равновесие охватило Кирилла. Ни желаний, ни тревог, ни планов. Небо чистое, ни мига счастья. Он знал, что так будет продолжаться, пока он не начнет крошить хлеб. Кирилл долго мял в руке кусочек свежего хлеба, наконец бросил. Первый Миг счастья, второй, третий… Стая. Мощные стальные птицы на лету хватали брошенный хлеб, исполняя кульбиты — бочка, мертвая петля, штопор. А Кирилл все бросал и бросал хлеб. Нет, никогда он не сможет отказаться от этого счастья.

Крошки, упавшие ниже, хватали журавли. Нехотя курлыкая на своем, они навевали тоску, красивую ширококрылую тоску по всему горизонту. Даже пингвины Антарктики повернули головы в сторону хлеба.

— Черный лебедь, — заметил на водной глади величественный зигзаг Мефодий, появившийся из ниоткуда.

— Никогда не знаешь, откуда он появится и что выкинет. Белые куда предсказуемее. Нравится?

— Да, хороший дизайн, только шея мне кажется толстовата, а так очень даже мило.

— Да, согласен, видимо, хлеб слишком насущный. Так или иначе, и черных сделаем ручными.

— А что ты тину не уберешь? Вроде море, а пахнет прудом.

— Пробовал, уберешь тину — лебеди перестают размножаться. Экология. Тут гибкий подход нужен.

— Что это значит?

— Кормушки, системы кормушек, главное, чтобы еда поступала вовремя и со вкусом, с каким-нибудь ярко выраженным вкусом. Стабильность и сытость — вот что ценят сегодня люди.

«Ты на кого батон крошишь?» — металось в голове у Кирилла.

Наука и искусство — два полушария человеческой культуры. Именно антипатия и создает объемность общего знания. Если искусство — это форма мышления бессознательного, без которого человеческое сознание не существует, как не существует сознание с одним полушарием, а наука — содержание.

Наука измеряет законы, это значит, что она занимается закономерным.

— Так же как закон занимается измерением права, это значит, что закон занимается правомерным.

Все засмеялись.

— Спрашивается, — не закончил голос с дальних рядов. — Кто будет заниматься левомерным? Тем, что уходит налево.

— Думаю, что этим займется история, — выкрутился Мефодий.

— Значит, не скоро. И все всем сойдет с рук.

— Надеюсь, что сегодня успеем, — посмотрел на часы Мефодий.

В его извилинах снова возникло из Земного: «Как дела в школе?

— Норм.

— А что с историей так плохо? Не можешь в ней разобраться?

— Зачем ворошить прошлое».

— Если раньше история не занималась предсказаниями и повторами, а только констатацией фактов…

— И подтасовкой.

— Допустим. Сегодня мы с вами знаем, что существуют подобно временам года (весна — лето — осень — зима) — времена истории, такие как война (революция), восстановление, расцвет, застой, которые сменяют друг друга, но цикл их более сложный, чем у природы. Но зато теперь он предсказуем. И поэтому требует более тщательного изучения. Основные его параметры были освоены и изложены благодаря проекту «Земля». Мы досконально подошли к проблемам случайностей. Более того, мы научились их выращивать и воспитывать. Формулу, я надеюсь, вы помните: сумма квадратов случайностей равна закономерности.

— А где следующая?

— Посмотрите таблицу, она перед вами.

— Возвращаясь к нашему проекту «Земля». Именно он помог нам достичь таких результатов. При создании корабля «Земля» за основу была взята голова. Корабль также состоит из двух полушарий. Он, кстати, до сих пор в работе. Не все шло в эксперименте гладко. Лишь сознательно отдав пальму научного первенства левому полушарию, нам удалось создать противовес в правом полушарии, посредством искусства.

— То есть наука весит так же, как искусство? А как же технологии?

— Вспомните формулу, там есть подсказка. Догадаетесь?

— Сумма квадратов Малевича равна.

— Именно, итак, о равенстве.

Свобода — именно она движет развитием космоса, сознания и общества в целом. Свобода — это бесконечность, это необходимость, пропущенная через сознание. Это мысль со своим кинетическим зарядом, которая, разгоняясь по извилинам, дает нам свет, на который уже спокойно, не спотыкаясь в сумерках, движется тело.

Если играть по правилам, то исключение — это лучшее из правил. Исключение — та же случайность. Случайность — это черные клавиши на фортепиано, они нужны, они необходимы, они свобода, которая то и дело выпадает между закономерностей или белых клавиш. «Тапер шинковал пианино на черное и белое. Нашинковал целый тазик на черное и белое. Все без ножа, голыми пальцами. Черно-белый салат, даже винегрет, где смешались все направления музыки, все взгляды политики, все удовольствия и недовольство масс», — снова ворвалась в его разум, словно на извилистую дорогу, машина из ниоткуда, чья-то мысль с Земли.