Алана Инош - Пташка

Больше всех ему не нравилась эта девица со шрамом. Да, куча наград красовалась у неё на груди — без сомнения, заслуженных в боях, но дерзость в этих синих глазищах просто зашкаливала! Бесёнок стриженый. И, несмотря на заметный шрам, красивая какой-то особой, пронзительно-ясноглазой красотой, вызывающе-наглой, бесстрашной. Такие лица бывают или у кристально чистых и несгибаемых, или у самых отъявленных и прожжённых — как ни парадоксальна такая двойственность.

— А вы-то? Вам-то какой резон был участвовать во всём этом балагане? — обрушил полковник на неё громовые раскаты своего негодования. — Ну, я понимаю, эти мальчишки на девиц впечатление произвести наверняка хотели — что с них, с дураков, взять! Но вам-то какая выгода? Какой смысл?

Высоко держа красиво очерченный подбородок и непреклонно сжав губы, девушка молчала. Каково было бы удивление полковника, если бы он узнал, что «зазноба» — не у ребят, а как раз-таки у неё, но имя любимой женщины бережно и стойко хранилось в неприкосновенности за этими сжатыми губами, не произносимое вслух, но рыцарски-преданно и нежно оберегаемое в сердце. Для неё одной всё это и было сделано, чтобы она там, внизу, увидела и улыбнулась... Они не виделись полтора года, только редкие письма шли долгими, путаными военными дорогами от сердца к сердцу, иногда теряясь, иногда блуждая месяцами. У любимой были глаза генерал-полковника Зиры, с тем лишь отличием, что у старшей сверкала суровая сталь, а у младшей нежно звенело серебро. Любимой удалось сохранить прекрасные золотые волосы, в отличие от синеглазой лётчицы, чья голова была много раз нещадно стрижена. А самое главное — любимая была крылатой пташкой с волшебным смехом.

— Полковник, остыньте-ка, — раздалось вдруг.

К ним шагали двое — генерал-полковник Зира в великолепном мундире и белых перчатках, а на её руку опиралась сама создательница отряда «пташек» собственной персоной. Она была в гражданском платье, но на её груди блестели все награды. Чёрная шляпка-таблетка с вуалеткой венчала сплетённые корзинкой золотые косы, блестящие, как колоски пшеницы. День выдался прохладный, и она оделась в приталенное, облегающее её точёную фигурку тёмно-синее пальто с пышным подолом. В дни войны, как и синеглазая девушка-лётчик, она носила ботинки военного фасона, но теперь на её обтянутых чулками ножках красовались изящные туфельки-лодочки из чёрной замши, с бантиками сзади. Кружевные тонкие перчатки — больше для красоты, чем для тепла.

Их глаза встретились. Тина стояла неподвижно в строю, не могла ни подойти, ни обнять любимую, а губы Зейны сначала вздрогнули и приоткрылись, а потом сжались, лишь взгляд сиял горьковато-нежной радостью — выстраданной, выбеленной инеем ожидания и разлуки, а теперь тихо светившейся в глубине зрачков и в уголках губ, возле которых уже пролегли чуть заметные морщинки. Ни для кого эта война не прошла бесследно. Эта радость была величественна в своей сдержанности, исполнена королевского достоинства, но не высокомерна. Просто ей, как драгоценному камню, досталась самая лучшая оправа — в виде женщины с глазами, певучими, как арфы. Сейчас за спиной Зейны не было крыльев, но их свет озарял её изнутри. Глядя на неё, Тина невольно думала, что не ошиблась в выборе женщины — попала в яблочко, влюбилась в самую прекрасную.

— Не кипятитесь, старина, а то лопнете с натуги, — с усмешкой сказала Зира полковнику. — Всё на самом деле в порядке, но родилось в самый последний момент и на бумаге не было согласовано, была лишь устная договорённость. Переписать сценарий воздушной части парада не успели. Вы просто не в курсе. Ответственность на мне, так что расслабьтесь.

Полковник, до этой секунды раздутый и раскалённый, на глазах сдувался и остывал. В его глазах промелькнуло и облегчение, и неловкость.

— Н-да? Кхем... — поперхнулся он. — В таком случае, госпожа генерал-полковник, претензий к данным офицерам я не имею. Вышло весьма эффектное зрелище, следует признать.

— Да, это был подарок для нашей героини, создательницы отряда «пташек», — Зира обратила взгляд на Зейну, которая изящной рукой в кружевной перчатке опиралась на её руку. — И приветствие в её честь.

— А-а! — обрадованно вскричал окончательно успокоенный полковник, просияв. — Так это вы?!! Рад, весьма рад с вами познакомиться! Наслышан, наслышан о вас! Но вот лицезреть, так сказать, лично... удостоился чести только сейчас!

Он с жаром затряс руку Зейны, потом смутился, откашлялся и, изобразив военную галантность, поцеловал.

Зейна смотрела на Зиру с благодарным восхищением, теплом и любовью. Всё обернулось благополучно: разгневанный полковник, узнав, что за «самодеятельность» лётчиков вышестоящее начальство с него три шкуры сдирать не будет, стал кроток, как овечка, благодушен и обходителен. В офицерском клубе уже начиналась неофициальная часть праздника: сияли белыми скатертями накрытые столы, играла музыка.

У Зейны с самого утра во рту не было маковой росинки: в дороге она почти не ела, нутро было сжато нервным комком и ничего не принимало в себя. Поэтому она, выпив всего полтора бокала вина на голодный желудок, ощутила тёплый, искристый и ласковый хмель. От щелчка каблуками она чуть вздрогнула.

— Почему очаровательная дама не танцует? Разрешите вас пригласить.

На неё шутливо-нежно смотрели любимые синие глаза. Шрам? Пустяки, она его не замечала. Новых боевых отметин не прибавилось, волосы неплохо отросли — как раз можно запустить руку и ощутить их осенне-тёплую, ореховую мягкость. На висках и затылке — коротенькие, аккуратно и ровно выстриженные, но сверху — в самый раз. И глаза всё те же — смелые, ласковые. Она вложила свою руку в протянутую ладонь.

Медленный танец тянулся чувственно, как тающий шоколад. Помнила... Конечно, помнила она те квадратные плитки с изюмом и орехами... Она и теперь их любила. И сейчас не отказалась бы от ломтика. А тело Тины можно было сравнить со звонкой струной — гибкое, точёное, но сильное и тугое. Осанка — залюбуешься, ноги стройные и особенно красивые в парадных сапогах. Нутро сладко сжималось, но при всех не прильнёшь к её губам своим истосковавшимся ртом... Впрочем, для счастья сейчас хватало и соприкосновения в танце. Её рука — на плече Тины, рука Тины в белой перчатке — на её талии. К вечеру становилось ещё прохладнее, чем днём, но пространство между ними тепло пульсировало — светом устремлённых друг к другу глаз, сладким нетерпением истосковавшихся друг по другу сердец. Всему своё время, всё будет, всё обязательно будет — они сольются в поцелуях, в ласках, в единении. Теперь они никуда друг от друга не денутся: они живы, они всё выдержали.

— Ты счастлива, детка? — спросила Зира, когда Зейна сама подошла к ней и пригласила. Приглашение она приняла, и теперь они проживали вдвоём другой медленный танец.