Алана Инош - Пташка

Они знали, откуда взялись крылья, как они были созданы — от Зиры, не иначе.

— Я... Я могу попробовать, господин генерал, — пробормотала Зейна. Нутро её то полыхало огнём, то леденело под пристальным взором Зиры. — Но не могу точно сказать, увенчается ли это успехом.

— Мы предоставим вам всё, что потребуется.

— Мне будут нужны только большие холсты, краски и кисти.

— Вы всё получите. Курировать вашу работу будет госпожа генерал-полковник Зира.

Уже за дверями кабинета Зира поймала ошарашенную, озадаченную Зейну за руку выше локтя.

— Воюешь, значит, летунья?

— Так точно, госпожа генерал-полковник, — улыбнулась Зейна. — Сознавайтесь, это была ваша идея — с крылатым отрядом? Хотите отправить меня к холстам и кистям, лишь бы я не сражалась?

— Ты меня раскусила, — мрачно усмехнулась Зира, блеснув стальными искорками в глазах. — Отпираться не стану: я хочу тебя уберечь. Сколько бы медалей ни висело у тебя на груди, сколько сбитых врагов ни было на твоём счету, ты всё равно — моя детка, моя девочка. Ты — всё для меня. Если ты погибнешь, мне тоже незачем жить.

В груди Зейны горячо и сладко ёкнуло, в горле вскипела едкая соль, и в следующий миг она уже, облапив Зиру крепкими объятиями, вздрагивала и роняла тёплые капли из-под зажмуренных век. Со дня гибели «Любви» её глаза оставались сухими, беспощадными глазами воина-мстителя, и сейчас она впервые за всё это время ощутила эту солёную влажную лёгкость и слабость...

— Они уничтожили мамину «Любовь»... В неё попала бомба. Этого я им никогда, никогда не прощу, — сквозь зубы всхлипывала Зейна, крепко обнимаемая руками Зиры. — Потому что нельзя — слышите вы?! — нельзя убивать любовь!.. Нет страшнее злодеяния на свете, чем это!

— Да, моя девочка, да. Подпишусь под каждым твоим словом. — Зира, стискивая её, прижалась сухими, твёрдыми губами к её виску. — Но, создав отряд подобных себе бойцов, ты сделаешь очень хорошее дело. Не побоюсь этого слова — великое. Это будет прорыв! И это послужит той же цели — победе над врагом. Нет большой разницы, где ты будешь воевать — в небе среди вражеских машин или за холстом, вооружившись кистью. И то, и другое — одинаково важно.

— Хорошо, я... я попробую, — вытерев слёзы, сказала Зейна. И задала давно волновавший её вопрос: — А вы не знаете, как там Тина? Она жива?

Уголки губ Зиры даже не дрогнули, но улыбка согрела взгляд.

— Последние известия о ней доходили до меня месяц или чуть более назад. Не знаю, как сейчас, но тогда она была вполне жива-здорова и била врага.

Зейна принялась за дело. Ей устроили что-то вроде мастерской при штабе, где она сутками напролёт работала. На сон она оставляла себе пять часов, принимала пищу один раз в день, в обед, а остальное время писала крылья... «Мама, — молилась она, танцуя кистью по холсту. — Помоги нам... Помоги победить врага и спасти нашу родину. Оживи эти крылья своей светлой силой!»

Первые пробные три пары крыльев успешно «сели» на подобранных начальством бойцов. Нутро Зейны тряслось: а если не сработает? Если крылья мама подарила только ей, а с другими ничего не получится? Но получилось. Получилось! Зейна осела на корточки, скользя спиной по стене, и спрятала лицо в ладонях. Она дышала солёной тёплой влагой внутри них.

— Умница, детка. — Руки присевшей перед нею Зиры легли на её плечи ласковой тяжестью, в голосе слышалась светлая улыбка. — Я ни мгновения не сомневалась, что всё получится.

Зейна уронила руки и подняла к ней мокрое, улыбающееся лицо.

— А я боялась... Боялась, что не сработает. Я каждый раз прошу маму о помощи. И она помогает.

Зира на миг закрыла глаза. Её суровое лицо озарялось изнутри каким-то недосягаемым, высоким, как небо, светом. А когда она их открыла, в её взгляде, устремлённом на Зейну, было столько любви, что сердце той подскочило, окрылённое взаимной нежностью. Она повисла на шее Зиры, обнимающая и обнимаемая.

На одну пару крыльев у неё уходил один рабочий день. Не считая сна, обеденного перерыва и кратких передышек на прочие мелкие надобности, она трудилась до восемнадцати часов в сутки и к вечеру падала от усталости. У начальства возникла мысль пригласить ей помощников, но Зира сказала, что обычные художники не справятся. Зейна была единственная в своём роде, только её кисти удавалось вдохнуть в крылья силу. Поэтому приходилось продолжать эксплуатировать её дар в таком беспощадном, изматывающем режиме.

Когда были готовы семь пар крыльев (для начала ей надлежало «изготовить» двенадцать), в мастерскую кто-то вошёл без стука. Зейна была погружена в работу и не обращала внимания на стоявшего за спиной человека. Она лишь рассеянно промычала, не оборачиваясь:

— М-м? Что вам? Слушаю вас...

Молчание. Тишина за спиной была какая-то удивительная, особенная, Зейна вдруг ощутила мягкие, бодрящие и электризующие мурашки. Она обернулась и увидела знакомые синие глаза...

— Тина!

Кисти, палитра — всё вывалилось из рук Зейны. Мягкие волнистые волосы тёплого орехового оттенка сильно укоротились — торчали смешным ёжиком, а через всё лицо наискосок, пересекая бровь и щёку, тянулся шрам. На груди — медали, на две больше, чем у Зейны. От вида шрама сердце Зейны покрылось горестным инеем. Он портил прекрасное, ясное, смелое лицо, но в то же время и придавал Тине отчаянный облик лихого вояки, жёсткого и сурового. Незнакомого с ней человека, может, это и отпугнуло, и насторожило бы, но только не Зейну. Нет, ничто не могло испортить Тину, для Зейны она всегда оставалась самая-самая...

— Какими... судьбами? — только и смогла она пролепетать.

— Отпуск дали, — улыбнулась Тина, помогая ей подобрать с пола всё уроненное. — На десять дней. И разрешили тебя навестить.

Госпожа генерал-полковник Зира постаралась, без сомнения. Конечно, она, кто же ещё? Иначе не улыбались бы так её глаза, когда Зейна спрашивала её о Тине.

— Ого, сколько наград, — проговорила Зейна, а у самой колени подрагивали от радости, а в груди всё переворачивалось. Так щекотно-сладко вдруг стало, когда их руки соприкасались, подбирая рассыпавшиеся кисти... — Ну ничего, мне вот за это, — Зейна кивнула на пару крыльев на холсте, которая была у неё сейчас в работе, — обещали орден дать.

Глаза Тины сияли солнечными смешинками, ласковыми, влюблённо-нежными.

— А у нас о тебе легенды ходят. Дескать, ты машину в воздухе на одну ладонь кладёшь, другой прихлопываешь... И мокрого места не остаётся. Ну, в таком примерно духе.

— Да врут всё, конечно, — хмыкнула Зейна. — Я сначала им крылья и хвосты обрываю. Это же самый смак! Ну, а потом уж можно и прихлопнуть.

Тина усмехнулась:

— Чтоб долго не мучился?

— Ага.

— Что ж, тоже правильно. М-да... Слухи о тебе и правда сильно преуменьшены! — Глаза Тины искрились отблесками смеха, хотя губы улыбались сдержанно.