Алана Инош - Певчее сердце

— Он был достаточно зануден и навязчив, — без усмешки сказала Мария, зачарованная бирюзовой смелостью неотступных, пристальных тропических глаз. — Я русским по белому сказала, что хочу отдохнуть после большого и сложного концерта, но он заладил своё: «Владислава Сергеевна хочет вас видеть».

Она договаривала последние слова, ощущая на своих губах тёплое дыхание. Владислава даже не приподняла уголков рта в намёке на улыбку, но её глаза ласково искрились и откровенно смеялись.

— Надо же, каков негодяй оказался!.. А я-то его за приличного человека считала!

— Его сложно винить, — в тон ей ответила Мария, сердцем и душой оплывая, как тающая свечка, в голубом огне взгляда хозяйки яхты. — Какой с него спрос? Он всего лишь исполнял прихоть своей начальницы, которой вздумалось на ночь глядя...

Нет, всё-таки желание отомстить, хотя бы словом уколоть обладательницу наглых смеющихся глаз не совсем угасло. Хоть таким образом отплатить за пережитый страх и омрачающее душу раздражение!

— Что же вздумалось этой обнаглевшей особе? — двинула бровью Владислава, мерцая искорками смеха в зрачках.

— Она возомнила, что раз у неё есть деньги, то ей принадлежит всё — в том числе время и силы других людей, — замирая кроликом под взглядом удава, шевельнула Мария губами в жаркой близости от властно-сладострастного рта Владиславы.

— А это не так? — Та не выпускала Марию из плена своей пристальной бирюзовой нежности.

— Нет! — Мария наконец отстранилась, стряхивая с себя наваждение. — Я не принадлежу вам, моё время не принадлежит вам. Я могу распоряжаться им и собой по своему усмотрению!

— Так почему же вы всё-таки приехали? — засмеялись золотисто-русые щёточки ресниц Владиславы.

Бессильная ярость петлёй захлестнула, сжала удавкой горло, и Мария чуть ли не до крови прокусила себе губу.

— Чтобы высказать вам в лицо вот это всё! — выдохнула она.

— Ну, и?.. Легче вам от этого стало? — Прекрасные, белые, как фарфор, зубы Владиславы наконец блеснули в широкой улыбке.

— Вы просто... просто... — Слова не подбирались, в груди Марии жгло от возмущения, щёки заливал сухой жар. Каждое слово вырывалось, как пощёчина, как выстрел: — Просто пресыщенная... обнаглевшая от вседозволенности... богатая эгоистка!

Прикрыв на миг глаза, Владислава проговорила мечтательным полушёпотом:

— Даже проклятья звучат из ваших уст, как божественная музыка! — И, открыв их, закончила с ласково-насмешливым прищуром: — Нет мне прощения. Считаю своим долгом накормить вас и уложить наконец спать. Вы ведь, конечно, не ужинали после концерта?

Поужинать Мария не успела и была голодна до тошноты, до жгучего вакуума под ложечкой, но ни за что не призналась бы в этом сама. В день выступления она всегда держала себя впроголодь — чтобы организм был чист и звонок, и светлая, тонкая энергия музыки струилась сквозь него свободно и легко. С переполненным, набитым едой нутром — какое могло быть пение? Сегодня она вообще ограничилась самым лёгким и скудным завтраком, а в обед выпила только травяной чай. Она была в ударе — вытворяла голосом такой высший пилотаж, обрушивала на зрителя такой мощный и чистый, искрящийся поток музыки, что в кои-то веки сама собой осталась довольна. Обычно строгая и требовательная к себе, сейчас она с удовлетворением сознавала: да, она — мастер. Виртуоз. Она заслужила это звание и имела на него полное право. Она не играла, она горела на сцене, проживала, пропускала через себя каждую роль, кровью и плотью, душой и сердцем СТАНОВИЛАСЬ своими героинями. Потом приходилось ещё долго отходить от такого перевоплощения, переводить дух, возвращаясь в реальность и отделяя свою судьбу от судеб этих женщин. После выступления она всегда чувствовала опустошённость и какую-то светлую и высокую, но безысходную тоску. Она всё отдавала публике, и внутри неё ничего не оставалось — ничего, кроме лёгкой слабости и головокружения, звенящей дрожи нервов и отголосков полёта... Гром овации обрушивался на неё, вызывая почти любовный экстаз. Отдав себя без остатка, она получала ответную любовь зала и купалась в ней, как в жарких, ласковых лучах. Даже самая страстная и безумная сексуальная феерия не могла с этим сравниться.

— Съешьте что-нибудь, Мария, прошу вас. — Владислава жестом пригласила её к столу, полному деликатесов. — Подкрепите силы. Вы их нешуточно потратили сегодня.

— Благодарю вас, не стоит. — Слова застревали в сухом горле, и на самом деле Мария страстно желала хотя бы глоток воды.

— Не стесняйтесь, — снова сверкнула фарфоровым лучом улыбки Владислава. — Я вас никуда не отпущу на ночь глядя, да ещё по такой непогоде. Не ляжете же вы спать голодной!.. Может быть, я и развращённая деньгами эгоистка, но вы — певчая пташка божья. Пташки тоже должны питаться, иначе у них не станет сил радовать людей своей музыкой. — И она со смешком отодвинула стул. — Присаживайтесь, прошу.

Мария чувствовала, что сдаётся — позорно, слабовольно, малодушно. Внезапная человечная простота разговора о хлебе насущном обезоружила её, выбила почву из-под ног, вырвала жало у язвительности и негодования. Она села за стол, блуждая растерянным взглядом по роскошным яствам, красочно оформленным и соблазнительным. Морепродукты и икра, мясо, рыба, фрукты и десерты, больше похожие на произведения искусства, чем на еду... Стол был поистине достоин королевских особ в качестве гостей. А Владислава уже наполняла бокалы шампанским.

— Буквально глоточек... За вас, несравненная дива!

Мария едва пригубила игристый напиток, хотя горло судорожно умоляло о влаге. Но алкоголь, пусть даже лёгкий — не лучшая идея на голодный желудок. Она выбрала сложносочинённые, многослойные сэндвичи — с хамоном, перепелиными яйцами, куриным мясом и вялеными помидорами. Блюдо с ними было обильно украшено свежей зеленью, и Мария старалась налегать на неё. Она ограничилась двумя сэндвичами и всё-таки допила бокал шампанского.

— Благодарю вас, я вполне сыта, — поспешила она объявить. — Всё остальное чудесно и аппетитно выглядит, но набивать желудок на ночь — плохая идея.

— Вы правы, ужин получился поздний. — Владислава также отодвинула тарелку, еды на которой было ещё меньше, чем у Марии. — Но и ложиться сразу после него не стоит, поэтому прошу вас уделить мне ещё буквально несколько минут. Пройдёмте на вон тот удобный диванчик... Да, вот сюда, пожалуйста. Располагайтесь. Чувствуйте себя как дома. Может быть, воды или чаю?

Организм Марии требовал влаги, и она не отказалась от травяного чая. Собеседницей Владислава была приятной — умной, образованной, с легко льющейся, грамотной речью без сленга, словечек-паразитов и вставок — «типа», «э-э» и иже с ними. Образование у неё было техническое, даже целых два — в области информатики и вычислительной техники и механико-математическое. Иностранные языки — само собой разумеется. Фамилия Василиади ей досталась от дедушки-грека. Занималась она автомобилями и нефтью, также ей принадлежали несколько охранных фирм, фирма по производству сигнализаций и охранных систем, ювелирный завод и акции крупных частных российских телеканалов. Здесь она была в деловой поездке. Мария пыталась угадать её возраст — может быть, всего на пару лет старше её самой, а уже хозяйка заводов, газет, пароходов... Скорее всего, не обошлось без помощи родительского капитала и связей, но впечатления представительницы «золотой молодёжи», этих праздных тусовщиков, Владислава не производила. Она работала и была одной из немногих женщин, забравшихся на такую высоту бизнес-полёта в сферах, где в основном властвовали мужчины.