Алана Инош - Аномалия-5, или Улитка на склоне Фудзиямы

— А следующая вещь посвящается одной... одному замечательному человеку.

Вступление зазвучало удивительно мягко, гитары уже не ревели брутально, они нежно мурлыкали. Приблизив губы к микрофону и закрыв глаза, Виолетта запела.

Наш путь был долог сквозь дожди и прах времён,

Чудес прекрасных этот путь был полон,

И взгляд твой нежный был любовью озарён,

И поцелуй от слёз счастливых сладко-солон.

Сиял нам лета ослепительный зенит,

Зима пыталась нам сердца засыпать снегом.

Не каждый храм под небом вечность простоит,

Лишь храм живой любви не разрушает время.

Замолкнет песня струн, умрёт последний звук,

И тут же новая начнётся вдохновенно,

Прах прошлого, родная, отряхни ты с рук:

Грядущий светлый день идёт ему на смену.

Все битвы отгремели, смыта кровь с клинка,

Отпеты все, кто пал на поле тяжкой брани,

Но неизменно лишь одно — твоя рука,

Что с нежностью мне перевязывает раны.

Над полем горький дым уносит ветерок,

И с каждым мигом нам становится яснее:

Из всех нелёгких и людьми не хоженых дорог

Мы выбрали свою, и нет её вернее.

Так отряхни же прошлое и смой его с лица —

Лица, которого вовек не тронет старость.

В мечте единой будут вечно петь сердца —

Сгореть в безумии осеннего пожара*.

Эти проникновенные слова катились на волнах ласкового гитарного рокота, сдержанного и размеренного, но по-прежнему полного внутренней электрической силы. Они врывались в сердце Лоры нежно и мощно, и даже дыхание замерло на её губах, унесённое красотой и высотой полёта этой песни. За неё она была готова простить всё. Она уже простила.

Они встретились на крыльце клуба, куда Лора, охваченная новым светлым волнением, вышла вдохнуть свежего осеннего воздуха. Виолетта молчала, лишь её брови были как никогда трагичны.

— И что за зелье ты мне подсунула? — с улыбкой спросила Лора.

Виолетта молча опустила руку в карман и вынула этикетку с весьма поэтичной надписью: «Улитка на склоне Фудзиямы».

— И зачем? — всё так же улыбаясь, задала Лора вопрос, хотя ответ на него уже и сама чувствовала.

— По-моему, песня уже обо всём сказала, — двинула бровями Виолетта. — Эта... мартовская кошка не стоит и мизинца твоего. Она частенько бывает в клубе, и девушки у неё меняются, как перчатки. Она морочит девчонкам головы и некрасиво их бросает. Хорошо, если те изначально понимают, с кем имеют дело, а ведь есть среди них наивные и доверчивые — им больнее всего. Ничего, кроме боли и разочарования, она тебе не принесёт. Я не могла допустить, чтобы делали больно женщине, которую я...

Девушка замолчала и отвернулась, скрестив руки на груди. Лора вздохнула. Ей сейчас как никогда сильно хотелось обнять Виолетту и потискать её от избытка нежности, но она лишь прислонилась к ней сзади и прижалась к спине. У них была большая разница в росте, макушкой пухленькая приземистая Лора доставала худой и высокой Виолетте до плеча.

— Моё ж ты солнышко, — закрыв глаза, улыбнулась она. — А словами через рот сказать о своих чувствах нельзя было? Ох, горе ты моё луковое... И что вот теперь с Мартой делать? Её ж надо как-то... расколдовать. Есть какое-то противоядие? Ускоритель?

— Ускорителя нет, само по себе через час отпустит, — глухо проговорила Виолетта. — Но если хочешь, можешь сама принять снадобье, оно безвредно для здоровья. И ваше свидание продолжится на одной скорости.

— Нет уж, испытывать на своей шкуре действие этого «Кролика», а вернее, «Улитки» мне как-то не хочется, — хмыкнула Лора. — Да и всё равно уже настроения нет. Расхотелось что-то.

— Ну извини, что испортила тебе свидание, — пробурчала Виолетта.

Лора вздохнула, погладила её по плечу.

— Думаешь, я сама не видела, что она из себя представляет? Да всё я видела прекрасно. Но это было просто... как наваждение какое-то. Необъяснимое. Будто я и впрямь какое-то зелье приворотное выпила. И чуть не стала одной из...

— Из коллекции покорённых ею девушек, — договорила за неё Виолетта, повернулась и взяла Лору за плечи. — Лор, я тебя люблю. Ты — самая красивая, самая лучшая. Я боялась тебе это сказать. Но теперь не боюсь. — И с милой застенчивостью, которая всегда пробуждала в сердце Лоры приступ жажды обнимашек, спросила: — Скажи, а... А тебе понравилась песня?

— У меня от неё мурашки по попе бегали, — смущённо призналась Лора.

— Для меня это высшая похвала, — засмеялась Виолетта. — Значит, цель моего творчества достигнута.

Возвращаться домой не хотелось. Марта-ленивец вдруг стала смешной и совсем чужой, растеряв всё своё неотразимое обаяние. Лора сама себе удивлялась, не понимая, как она могла мечтать о ней, страдать от ревности. Дверь квартиры она, уходя, закрыла на ключ — ради безопасности Марты, чтоб та в таком состоянии не вышла на улицу и не села в машину. Чай и торт у Марты там были, с голоду не умрёт. Да и ждать, пока её отпустит, оставалось уже меньше часа. Лора решила остаться в клубе и досмотреть выступление Виолетты и ребят.

— Вся попа в мурашках, — описала она свои впечатления.

Дома её ждала недоумевающая и негодующая Марта. Действие зелья бесследно кончилось, и она расхаживала из угла в угол, как тигр в клетке. Телефон Лоры остался дома, поэтому набирать её номер было бесполезно.

— Что вообще происходит? — возмущалась она. — Заперла меня, а сама ушла куда-то! Знаешь, дорогуша, это ни в какие ворота! И что за дурь ты мне подсыпала? У меня такого прихода ещё никогда не было! Глюки — просто высший класс!

— Марта, прости, у нас ничего не получится, — твёрдо сказала Лора. — Извини, дурацкая получилась ситуация. Я, конечно, поступила не очень красиво, оставив тебя одну, и я ничуть не оправдываюсь и не отрицаю своей вины. Ты можешь идти. Продолжения не будет, это была моя ошибка. Глупо всё вышло, но... тем не менее, вот так. Ещё раз приношу самые искренние извинения.

— Какое, нафиг, продолжение? — сердито фыркнула Марта. — Ещё чего! Я и в кафе к тебе больше ни ногой — мало ли, что за дрянь ты в свои пирожные кладёшь! Уж очень быстро на них... подсаживаешься!

— Свои пирожные я делаю на совесть! И единственный вызывающий зависимость порошок, который я в них кладу — это сахар, — с обидой за свою продукцию сказала Лора. — Вот на него люди и подсаживаются, если ты не в курсе. А силой в моём кафе я никого не держу. Всего тебе хорошего.

— Адьёс, пампушечка, — хмыкнула Марта. И, желая уязвить Лору напоследок, добавила: — Похудеть тебе, кстати, не мешало бы, прежде чем хоть кого-то на свидание приглашать.

И, сделав прощальный жест рукой у виска, она стремительно побежала по ступенькам вниз. Взревел двигатель машины, и та растворилась в осеннем сумраке улиц.