Дерби Брайа - Пылающая Эмбер

поглощает. Мы стоим напротив друг друга. Неподвижно. В моем поле зрения только он,

его шея, маленькие трещинки на его кожаном жилете, серебряная цепочка, висящая чуть

выше его воротника. На его челюсти начинает дергаться мышца. Я перевожу взгляд на

четырехдюймовый шрам, тянущийся вдоль линии его челюсти, частично скрытый его

легкой небритостью. Его адамово яблоко приходит в движение, когда он сглатывает.

Только тогда я замечаю, насколько поверхностно его дыхание. С какой бешеной

скоростью бьется пульс на его шее. Но почему?

Я медленно поднимаю глаза к его лицу. Радужная оболочка его глаза снова цвета

расплавленного золота.

Если бы я не знала наверняка, то сказала бы, что в его взгляде притаилась жажда, но

это не имеет никакого смысла. Наверно, я путаю желание с ненавистью.

Он приближает ко мне свое лицо. Жесткие волоски его щетины царапают мой висок.

Он дышит мне в ухо.

— Спрячь. Свои. Коготки. Куколка.

А? Я в недоумении хлопаю глазами, бросая на него взгляд из-под полуопущенных

ресниц.

Тогда он смотрит вниз.

Я следую за его взглядом и вижу, что мои руки сжимают его бицепсы.

Ох. Черт.

По всему моему телу распространяется легкое покалывание. Я отрываю от него свои

руки, но стоит мне это сделать, как я вижу, что мои ногти оставили на его коже следы в

форме полумесяцев.

— Вытяни руки.

57

На этот раз его акцент заметнее, чем обычно. Похоже, что он откуда-то с восточного

побережья, возможно, Нью-Йорка.

Я вытягиваю руки и отступаю назад, чтобы не касаться его.

Он тянется вперед, осматривает внутреннюю сторону моих локтей.

— Никогда не была поклонницей игл. У меня низкий болевой порог.

Еще одна причина, по которой мы с Уорнером не были предназначены друг для

друга.

Он бормочет:

— Это то, о чем я думаю?

Он проводит большими пальцами по шрамам на моих запястьях.

Нет. Даже не вспоминай об этом.

Я уже смирилась с мнением окружающих по поводу этих шрамов. Пусть люди верят,

во что хотят. Что касается меня, я бы предпочла, чтобы они думали, будто я пыталась

покончить с собой, ни одной живой душе не рассказывая о том кошмаре, который я

пережила.

— Ты затащил меня сюда, чтобы узнать мои самые сокровенные, самые темные

тайны или искать прослушку и наркотики?

Его глаза тут же вспыхивают от гнева. Он тычет мне пальцем в грудь.

— Следи за своим языком.

Это физически невозможно. Но я не собираюсь говорить ему об этом.

— Сядь.

Его глаза вновь пугающе поблескивают.

— Знаешь, я не собака, — бубню я себе под нос. Или кошка, если на то пошло.

— Ты та, черт подери, кем я тебя назову. Сядь. Мать. Твою, — рявкает он.

Я сажусь не по своей воле, поскольку… Вот же черт… По всей видимости, я

только что подожгла фитиль.

Глава 8

Глядя на мир через призму нашего восприятия, мы можем упустить истинное

положение вещей, развязав ненужные войны.

ЭМБЕР

Люци огибает свой стол и направляется к стулу, при этом качая головой.

— Сразу видно, что тебе с трудом удается держать свой рот на замке.

Он вытаскивает пачку сигарет из кармана жилета и закуривает. Кончик его сигареты

вспыхивает красным. Он делает затяжку, и я отвлекаюсь на его полные губы.

Его губы потрясающие. Соблазнительные. Чертовски сексуальные.

58

Проклятье! Отвернись.

Слишком поздно. Он поднимает бровь. Я быстро опускаю глаза на свои руки в

ожидании, как мне кажется, грядущего допроса. Он не торопится. Я время от времени

бросаю на него взгляды, но понимаю, что он заставит меня помучиться в неловком

молчании, пока не докурит свою сигарету.

Когда он, наконец, тянется вперед, чтобы затушить ее, то резко спрашивает:

— Что на самом деле привело тебя сюда?

Я решаю сказать правду.

— У меня сегодня были украдены все вещи. Мои деньги. Моя одежда. Мне было

больше некуда пойти.

— Думаю, мы оба знаем, что это не то место, где ты должна быть. У тебя есть

семья? Почему ты не попросишь помощи у них?

Я неловко ерзаю на своем стуле.

— Они не могут мне помочь.

Он внимательно изучает мое лицо. Возможно, чтобы определить, вру я или нет.

— Почему не могут?

Я обдумываю свой ответ в течение нескольких секунд. Но эти секунды чересчур

затягиваются.

— Отвечай на вопрос, Куколка , — он с издевкой произносит слово «куколка», как

будто его забавляет мое положение. Ничего нового.

— Моя мать исчезла шесть лет назад и до сих пор считается пропавшей без вести. У

меня есть сестра, но она не смогла бы мне помочь, даже если бы захотела. Она с трудом

держится на работе и еле сводит концы с концами.

Я не собираюсь говорить ему об Уилл. Он, наверняка, использует мою любовь к ней

против меня, если ему понадобится оказать на меня давление.

— А что насчет твоего отца?

Я пренебрежительно фыркаю.

— Не знаю. Какой-то парень, у которого была интрижка с моей матерью. Мне

известно только его имя и больше ничего.

Имя довольно распространенное, поэтому найти его будет не так-то просто. Я бы

даже не знала, с чего начать.

— Как насчет друзей, бойфрендов?

Я вздрагиваю. У меня в голове проносится образ Уорнера. Каждая мышца в моем

теле напрягается.

Мав подается вперед. Его глаза сужаются и бродят по мне.

— Так вот, значит, от кого ты бежишь? Своего мужчины?

Что я могу сказать в свою защиту? Что Уорнер — псих? Жестокий? Следящий за

каждым моим шагом? Безумец?

— Всё сложно. Он…

Не успеваю я ответить, как черты лица Мава искажает мрачный взгляд. Внезапно он

превращается в Люцифера.

— У него есть какие-нибудь идеи, где ты находишься? Или ты сбежала, не сказав ни

слова?

Какого черта?

— Мне пришлось…

59

— Наверно, он места себе не находит, всюду тебя разыскивая. Задавая вопрос

«какого хрена»? А ты тем временем, — он кривит губы, — бегаешь в поисках приятной

компании. Избавляешься от своей девственности, только вот зачем? Хочешь, чтобы тебя

жестко объездили на стороне, прежде чем устроишь семейное гнездышко и осядешь с

милым христианским мальчиком? Хочешь оторваться по полной , прежде чем поселишься

в какой-нибудь лачуге и станешь идеальной домохозяйкой до конца своих дней?

Я отшатываюсь назад, как будто он меня ударил, и вскакиваю на ноги. Теперь

внутри меня горит пламя другого рода, которое развязывает мне язык. Мои ногти

впиваются в ладони до такой степени, что я уверена, у меня пойдет кровь.