Дмитрий Быков - 66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

— Ты действительно могла предположить, что я изыскиваю предлоги и бегаю от тебя?

— Нет, ну конечно, я не могла этого предположить. Я даже сказала себе: кто согласится его терпеть, где он найдет другую такую идиотку? Но подозрение есть подозрение, с ним ничего поделать нельзя.

— Другую такую я действительно нигде не найду. А какая ты еще будешь! — он тихонько засмеялся.

— Может быть, сейчас — хоть слово о браке? Хоть отдаленная надежда на перспективу?

— Ты будешь просто изумительна, Элизабет, — нараспев говорил он. — Я научу тебя всему. Научу совсем не думать. Научу достигать оргазма при одной мысли обо мне...

— И чем все кончится?

— А этот вопрос ты вообще забудешь. Потому что почему, черт побери, все должно кончаться? Или ты пришла ко мне, чтобы услышать о будущем. Так предсказаниями будущего занимаюсь не я, а китайское печенье. Через двое суток судьба к твоим услугам.

Элизабет медленно встала. С улыбкой посмотрела на него. Эта улыбка ничего не должна была ему сказать. Загадочная и медлительная. Пусть думает, что хочет. Повернулась на каблуках. Это он научил ее такой кошачьей мягкости, загадочности, медлительности. Пошла к двери. Оглянулась. Он следил за ней с восхищением, как учитель на достойную ученицу. Вот, кажется, все, что ему было нужно — женщина, не требующая ничего. Она резко распахнула дверь.

Он не пошевельнулся.

Гибко покачивая бедрами, стараясь идти как можно независимее и прямее, она вышла из кабинета.

Он стремительно нажал кнопку на пульте и, приблизив губы к встроенному микрофону, приказал секретарше:

— Не выпускайте ее!

У секретарши, видимо, был опыт выполнения таких распоряжений.

— Простите, мисс, во вы не можете выйти.

— Почему?

— Чтобы покинуть этот кабинет, нужно специальное разрешение. Пропуск.

— Очень странно. Чтобы войти, не нужно, а чтобы выйти...

— Сожалею, мисс, во таковы правила. Вернитесь в кабинет, вам выпишут пропуск, он даст вам право спуститься, а я по внутренней связи предупрежу служащего, что стоит у входа.

— Когда я входила, у входа никого не было.

— Вы просто никого не заметили.

Элизабет хмыкнула и вернулась в кабинет Джона.

— Судьба! Выпусти меня из своих лап, пожалуйста. Напиши мне расписку, что я тебя не убила, не ограбила я не уношу в кармане. Чтобы похищать такого бегемота, надо заранее договориться о предоставлении ему жилья в зоопарке.

— Иди сюда, — сказал Джон с самой обворожительной из своих улыбок. — Я займусь предсказанием. Сейчас тебе предстоит посещение мемориала «Здесь возлюбленный подкреплялся».

Их столовая напоминала скорее ресторан — никогда в жизни, кажется, Элизабет не видела такого количества людей во фраках, в идеально начищенных ботинках, в идеально отглаженных сорочках. Впрочем, здесь это не производило впечатления роскоши и выглядело скорее униформой, а потому угнетало. Она не любила униформы, даже если речь шла о столь презентабельном ее варианте.

Джон и здесь выделялся — то ли потому, что фрак сидел на нем очень уж по-домашнему, то ли потому, что в его поведении не было напыщенной важности, присущей остальным. Здесь и ели, словно священнодействовали. Урвав время у дел и ни на секунду не роняя себя в собственных глазах. Интересно было бы представить такого типа в сортире. Он, наверное, и на унитазе восседает с важностью вершителя судеб. И, опорожняя желудок, продолжает прикидывать в уме наибольшую выгоду, которую можно из этого извлечь. Яппи как он есть, да еще в такой концентрации. Впервые Элизабет присутствовала при подзарядке такого количества роботов. Яппи ей были противны с университетских времен. Впрочем, как и хиппи. Грязнуля и чистюля — одного поля ягоды.

— Хочешь почувствовать себя одним из этих мужчин?

А что, — было бы забавно!

— Каким образом ты предлагаешь мне это сделать? Поиграть на бирже?

— Зачем же. Чтобы представить себя женщиной, вовсе не обязательно отдаваться. Пошли, сейчас вернемся.

— Что ты собираешься делать?

— Не задавай лишних вопросов.

Она заразилась его весельем, которое было на этот раз каким–то болезненным, почти лихорадочным. Все–таки он здесь чужой, не менее чужой, чем она, — даром что с ним уважительно здоровались, раскланивались и обменивались дежурными фразами.

— Тебе ведь тут нравится?

— Не нравится.

— Я тебя понимаю. Это зависть, да?

— Господи, Джонни, чему тут завидовать?!

— Сейчас поймешь.

Потайной шкафчик в его кабинете, куда они вернулись почти бегом, держась за руки, — потряс ее. О, у этого маньяка, как у всякого настоящего маньяка, заготовлен целый арсенал! На полках были аккуратно разложены брюки, фрак, бабочка, сорочка, туфли, — все настоящее, только на несколько размеров меньше, заготовленное в расчете явно на женскую фигуру.

— Не будешь же ты утверждать, что закупил все это специально для меня?

— Не буду, — сказал он, глядя ей прямо в глаза.

— Ты что, уже устраивал здесь подобный маскарад?

— Допустим...

— С журналисткой? Засылал се в качестве шпионки? Подслушать разговоры конкурентов?

— Как они проводят уик-энды, я и сам примерно догадываюсь.

— Тогда зачем же?

— Чтобы тем вернее вызвать отвращение к ней. Журналистка во фраке — это был уже некий предел, который переходить нельзя.

— Ты хочешь вызвать у себя рвоту при виде меня?

— Если этого до сих пор не произошло, ситуация безнадежная.

Она и не хотела возражать. Ей не нравилась шутка. Но в ней было странное обаяние безумия, была новизна, и Элизабет ощущала себя все большей и большей рабыней этой новизны. Он умело разжигал в ней страсть к постоянному обновлению жизни. И, видимо, он чувствовал, как болезненно и неотразимо влекут ее любые проявления безумия среди рутинного однообразия жизни, — того безумия, которое мелькнуло ей единожды и с тех пор сопровождало на каждом шагу.

— Как я выгляжу?

— Чертовски возбуждающе.

— Джонни, клянусь, ты скрытый педик!

— Подожди, мы забыли существенную деталь!

Из кармана ее фрака он извлек небольшие рыжие усики, купленные, видимо, в магазине театральных принадлежностей, где обычно закупают антураж для школьных спектаклей. Он осторожно приладил усы под ее носом, сдвинул вправо, влево, потом удовлетворенно полюбовался и, не удержавшись, сдернул чуть наискось. Левый ус залезал ей в рот.

...На него посмотрели с удивлением, на худощавого новичка в коротковатых штанах — с чувством презрительного превосходства. Джон, едва отвечая кивками на приветственные возгласы, вел ее к свободному столику.

— Билли, дружище, — громко говорил он, глядя прямо на нее, — как я рад, что сейчас мы наконец–то поговорим о делах! Поправь цилиндр, старина, вечно он у тебя съезжает. Отрастил лохмы.