Дж.Э.Хасс - Верь мне

Потому что, если мы получаем спасение после смерти, в чем тогда смысл жизни?

— Саша, оставайся там, где ты есть. Я в сорока пяти минутах от тебя.

Если мы не можем найти спасение в жизни, то почему нас нужно вознаграждать смертью?

— Ты меня слышишь?

— Я умираю, Джекс.

— Что? Саша?

— Мы все умираем. Я, Ник, Джеймс, Харпер. Нам нет спасения. Никогда. Потому что они никогда нас не отпустят. И это несправедливо. Да? Я не просила, чтобы меня рождали. Это, бл*дь, нечестно!

— Ты в доме?

— Да, — я шмыгаю носом. И тогда понимаю, что по моей щеке течет слеза. — О, Боже, — рыдаю я, затаив дыхание. — Я мертва.

И затем я кладу трубку, бросаю телефон на диван, когда пробегая мимо него, мчусь по лестнице по две ступеньки за раз, вбегаю в ванную. Включаю душ и становлюсь под него полностью одетая. Смываю слезы под холодной водой, обнимая свое тело.

«Заставь их уйти , — говорю я себе снова и снова. — Заставь их уйти» .

Зубы начинают стучать, и, прежде чем я понимаю, тело бьет дрожь. Я опускаюсь на дно душевой и прижимаю колени к груди.

Это конец.

Я чувствую его. Все, что произошло за последние два дня, похоже на звучание труб Откровения для Саши Черлин. Моя жизнь закончена, и я потерпела неудачу. Потому что, как бы я ни старалась, как бы быстро я ни бежала, сколько бы раз ни меняла имя или сколько бы ученых степеней ни получила, чтобы законно заявить о себе… Я все еще буду принадлежать им.

Я — собственность.

Глава 31

Джекс

Парадная дверь дома Форда Астона не заперта, и учитывая все, что Саша знает о безопасности, меня это настораживает.

— Саша? — зову я, когда вхожу. — Саша? — Меня охватывает очень плохое предчувствие, когда я прохожу прихожую в направлении кухни. По телефону она звучала очень расстроенной. — Саша? — снова выкрикиваю, пробираясь в заднюю часть дома. Останавливаюсь у подножья лестницы и слушаю, различая звуки воды, доносящиеся сверху. Тихо поднимаюсь по ступенькам, неуверенный, чего ожидать.

Дверь в ванную открыта, и на мгновение в моей голове появляется самый худший из сценариев.

Она покончила с собой.

«Нет», — произносит рациональная сторона моего разума. Саша не из тех девушек, что сдаются. Она — боец. Если бы она хотела покончить с собой, то утопилась в граде пуль, защищая кого-то другого. Она бы не перерезала себе запястья в ванной.

Но страх снова сковывает меня, когда я приближаюсь к душу. Она полностью одета, и я узнаю на ней свою одежду, пока Саша сидит на полу душевой кабинки.

— Саша, — шепчу я.

Она поднимает голову, достаточно, чтобы я мог увидеть ее прикрытые тяжелыми веками глаза из-под мокрых волос.

— Саша, — произношу я, открываю стеклянную дверь и тянусь к ней. Вода ледяная, и когда я прикасаюсь к ее руке, она напоминает мне ледышку.

Она вскидывает голову вверх и шепчет:

— Я уже умерла, Джекс. Я не могу перестать плакать. Не могу перестать плакать, и это пугает меня.

Я вытаскиваю ее из лужи воды на полу. Она не сопротивляется, но и не помогает мне.

— Иди сюда, — произношу я, отрывая ее от пола и обнимая. — Давай избавимся от этой одежды.

Она прячет голову у меня на груди и начинает рыдать. С длинными задерживающимися паузами.

— Все в порядке, киллер. Можешь плакать, если хочешь. — Мне нужно узнать, что случилось, но сначала я должен о ней позаботиться. Поэтому выношу ее в коридор, и она указывает на комнату.

Несу ее туда и ставлю в центр черного коврика, который покрывает почти весь деревянный пол. Понимаю, что это комната ее детства, и тот факт, что у меня есть возможность увидеть маленькую частичку ее жизни, делает вещи немного проще.

— Подними руки, — произношу я, стягивая ее мокрую рубашку. Мне приходится поднимать каждую из ее ног, чтобы суметь снять с нее обувь, а затем я стаскиваю мокрые штаны с ее бедер.

Она стоит в черных боксерских трусах, которые я дал ей вчера вечером, пока ее бьет безудержная дрожь.

— Он оставил меня, Джекс. — Ее зубы дрожат в ритм содроганий ее тела. — Он бросил меня.

— Шшш, — произношу я. — Мы сейчас не говорим ни о ком, кроме нас. — Я тянусь за голову и снимаю рубашку, бросая ее на пол. Затем стаскиваю обувь и снимаю штаны.

Становлюсь перед ней в черных боксерах, и мы смотрим друг на друга. Не на наши тела. Мы смотрим друг другу в глаза.

Затем я протягиваю руки.

— Иди сюда, — шепчу я. — Иди сюда, чтобы я мог тебя согреть. — Она делает шаг вперед и сворачивается в моих руках, истерически рыдая. — Все хорошо, Саша. Все хорошо. Со мной ты всегда в безопасности, помнишь?

Она кивает напротив моей груди.

— Но ты замерзла. Так что давай искупаем тебя на этот раз в горячем душе, согреем, и ты отдохнешь. Мир может подождать, пока мы закончим. — Я веду ее обратно в ванную и включаю горячую воду, проверяя температуру, а затем жестом указываю ей залезть внутрь.

Она снимает белье и становится под струи воды. Наблюдаю, как она двигается, купаясь, и когда заканчивает, выключаю воду и протягиваю ей полотенце.

Мы возвращаемся в ее спальню, и она роется в каких-то ящиках, находя там белье для сна, затем я веду ее к низкой кровати и отбрасываю черное пуховое одеяло в сторону. Она залезает под него без лишних вопросов, и я ложусь рядом с ней, притягивая ее к себе.

— Просто расслабься. — Глажу ее по волосам, затем по щеке. — Просто расслабься. Ты не умерла и не умираешь. Я здесь сейчас, и нет ни шанса, что я позволю тебе утопиться в своих слезах.

Она утыкается лицом мне в шею и хрипло, продолжительно выдыхает. Но ее слезы прекращаются и спустя несколько минут дыхание выравнивается.

Я держу ее, пока она не засыпает, и думаю обо всем, что она сказала по телефону. Она права. Это не справедливо. Ничего в ее жизни не было справедливо. Само ее рождение было определением несправедливости. Она потеряла всю семью, будучи ребенком. Потеряла единственного мужчину, с которым, думала, проживет до конца своих дней. А затем потеряла себя в новой семье, которая приняла ее.

У меня нет сомнений, что Форд Астон стал решением всех ее проблем. Но когда вам десять лет приходится притворяться кем-то другим, нет ни единого шанса, что не выплывут последствия.

— Меня никогда не нужно было спасать.

— Ты глупенькая, Саша Астон. Тебя всегда нужно было спасать. И вот я здесь сейчас. Так что все хорошо, если ты это признаешь.

Она снова начинает плакать. Отчаяннее на этот раз.

— Шшш, — я глажу ее по волосам. — Пожалуйста, не плачь из-за того, что я хочу тебе помочь.

— Я больше не могу так, Джекс. — Она качает головой напротив моей груди. — Я больше не могу это делать. Я всего лишь хочу всеми силами покончить с этим. Десять лет я пыталась убедить себя, что мы победили. Но это не так. Мы ничего не сделали, чтобы изменить ход игры.