Кэрри Лонсдейл - Разбивая волны

Отец Кэсси давно умер, упокой, господи, его мятежную душу, но даже если бы он был жив, я вряд ли могла на него надеяться. Да и сама Кэсси его никогда не видела; для нее он был бы абсолютно чужим человеком.

Обняв дочь, я крепко прижала ее к себе.

– Все будет хорошо, вот увидишь! – пообещала я. – Ну а теперь… – С этими словами я слегка откинула голову назад, чтобы взглянуть Кэсси в глаза, кончиками пальцев отведя прилипшие к ее мокрым щекам волосы. – …А теперь вы с Банни должны сходить к себе в комнату и собрать книжки и игрушки, которые могут вам понадобиться у бабушки. Кстати, не забудь новый альбом для рисования и цветные мелки.

– Ла-адно… – Кэсси поцеловала меня в щеку и, повернувшись, нехотя побрела к дверям своей спальни. Я проводила ее взглядом, а когда она скрылась из виду, закрыла лицо руками.

«Господи Иисусе, что же мне делать?! – спросила я себя и сама же ответила: – Держаться подальше от воды – вот что. В конце концов, я сама обещала это Кэсси».

Тяжело вздохнув, я встала с колен, собрала с пола разбросанные контейнеры и отнесла их в машину.

Через полчаса сумки и чемоданы были уложены в багажник джипа, и мы тронулись в путь. У бабушки мы не были давно: ей было проще самой приезжать к нам, поскольку Кэсси начала ходить в школу, а мое учебное расписание включало и часть летних месяцев. Надо сказать, что бабушка навещала нас достаточно регулярно, однако в последний раз она приезжала к нам еще до того, как у Кэсси начали проявляться паранормальные способности.

Когда я выехала на шоссе, неожиданно пошел дождь – не сильный, но довольно противный. Хмурое серое небо и дождевая пелена за окнами навевали сон, и Кэсси с каждой минутой зевала все отчаяннее. Вскоре шуршание шин по мокрому асфальту и монотонное поскрипывание скользящих по лобовому стеклу дворников окончательно убаюкали ее, и она заснула.

Кэсси проспала большую часть пути и проснулась, только когда мы въехали в Пасифик-Гроув. За окнами машины мелькали вывески художественных студий и полосатые навесы уличных кафе, мокрую парусину которых надувал резкий океанский ветер. Небольшие уютные лавочки и антикварные магазины по сторонам улиц были мне хорошо знакомы, но ни радости, которую испытываешь, возвращаясь в родные края, ни простого «чувства принадлежности» у меня не возникло. Оно и понятно, ведь я перестала считать Пасифик-Гроув своим домом с тех пор, как двенадцать лет назад уехала отсюда в Лос-Анджелес, чтобы учиться в колледже декоративно-прикладного искусства, да и возвращаться я не собиралась. По-провинциальному уютный и тихий прибрежный городок будил во мне слишком много страхов и сомнений, чтобы я могла чувствовать себя здесь достаточно комфортно. Кроме того, я была уверена, что мое возвращение туда, где прошли детство и юность, может подвергнуть опасности жизнь человека, который когда-то был мне дороже всего на свете.

Вот и сейчас, приехав в Пасифик-Гроув, я не чувствовала ничего, кроме сожалений и острого чувства вины, от которых, как мне казалось, я давным-давно избавилась. Впрочем, справиться с эмоциями мне удалось быстро – для этого достаточно было просто сосредоточиться на том, ради чего я вернулась. Помочь Кэсси и… самой остаться в живых. По сравнению с этим все остальное казалось сущими пустяками.

Глядя в зеркало над лобовым стеклом, я хорошо видела, с каким любопытством моя дочь разглядывает улицы и подступающие к ним дома с аккуратными, ухоженными палисадничками. Дождь прекратился, и я опустила свое стекло, с удовольствием вдыхая солоноватый морской воздух. Еще через пару минут сквозь тучи проглянуло солнышко, и мокрая дорога засверкала, словно бриллиантовая. Но вот мы свернули на улицу, где жила бабушка Мэри, и я увидела впереди темно-синюю гладь залива, протянувшуюся, казалось, до самого горизонта. Это была знакомая и прекрасная картина, и я почувствовала, как от восторга у меня захватило дух. Мне даже пришлось напомнить себе, что я приехала сюда отнюдь не океаном любоваться.

Проехав немного по улице, я припарковала джип у тротуара, где стоял выгоревший от старости бледно-голубой бабушкин «Фольксваген»-«жук». Повернув голову, чтобы взглянуть на дом, я даже ахнула от неожиданности. Вместо ветхого, готового вот-вот развалиться домишки, построенного еще в 1911 году, я увидела превосходно отреставрированный коттедж в викторианском стиле, выкрашенный в сочный темно-вишневый цвет, на фоне которого так и сверкали белоснежные наличники и решетчатые жалюзи. Дом был чем-то похож на гигантское пасхальное яйцо, и я невольно подумала, что без волшебства здесь, пожалуй, не обошлось.

– Бабушка починила домик, – произнесла с заднего сиденья Кэсси. – Он теперь красивый, правда?

– Правда, – согласилась я, все еще потрясенная до глубины души. – И все-таки красить дом в красный цвет – это как-то…

Я смутно помнила, как в одном из телефонных разговоров бабушка упомянула, что затевает что-то вроде косметического ремонта, но, насколько я могла судить, дом подвергся почти полной перестройке. Впрочем, Кэсси была права – коттедж и впрямь выглядел очень красиво, а главное, он почти не напоминал тот, прежний дом, в котором я росла. Сквозь штакетник палисадника – новенький, но выполненный так, что казалось, будто ограда покосилась от времени, – виднелись молодые побеги лаванды, а деревянная решетчатая арка над калиткой была увита пышно разросшимися розами, плети которых были сплошь усыпаны цветами и бутонами.

Пока я разглядывала преображенный дом и палисадник, в коттедже отворилась дверь и на крыльцо вышла бабушка. Увидев нас, она широко развела руки в стороны, и Кэсси стремглав выскочила из машины.

– Бабушка!

Бабушка Мэри подхватила ее на руки, и Кэсси с рыданием зарылась лицом в ее теплый свитер. Поверх ее головы бабушка бросила на меня встревоженный взгляд. Плечи Кэсси судорожно вздрагивали, и я сама чуть не заплакала вместе с ней.

Выбравшись из машины, я захлопнула дверцу и, машинально повернувшись к сверкавшему в конце улицы океану, вдруг застыла, прикрыв ладонью рот. «Что со мной происходит? – подумала я. – Я что, совсем ума лишилась?» В самом деле, приехать к бабушке, которая жила в пяти минутах ходьбы от побережья, было худшей идеей, какая только могла прийти в мою голову. Ведь я же собиралась держаться как можно дальше от воды; больше того, я твердо обещала это Кэсси.

И что?..

Синие океанские волны с белыми барашками пены были отлично видны между пирамидальными кронами пихт, высаженных вдоль бульвара Оушен-вью (улица, на которой жила бабушка, упиралась в него под прямым углом). Когда-то этот великолепный вид, а также доносящийся с побережья запах соли и морских водорослей наполняли меня восторгом, смешанным с предвкушением чего-то необыкновенного. Каждый раз, стоило мне увидеть, как волнуется вдали океан, я все бросала и бежала на берег. Меня влекло туда так же сильно, как моего отца тянуло к виски и пиву. Я обожала бродить вдоль линии прибоя по щиколотку в воде и высматривать между гальками и обломками раковин окатанные волнами кусочки морского стекла. Океан был моим увлечением, моей страстью – местом, которое я любила больше всего на свете.