Люсинда Райли - Свет за окном

Трудно было не понимать, что она все более полагается на Себастьяна – и не только эмоционально, но и в вопросах практической, финансовой стороны. И дело не в том, что сама она не справилась бы с потоком бумаг, поступающих от Жерара, и с его предложениями насчет инвестирования средств, когда они наконец материализуются, – нет, скорее в том, что ей, так же, как ее отцу, такие вещи были просто неинтересны. Привести в порядок шато и иметь на руках достаточно, чтобы прожить, – вот что заботило Эмили, а частности – во что вложены деньги и кто это все контролирует – в них ей вникать не хотелось. Она слишком счастлива, чтобы думать об этом.

Заслышав, что окончательная цена за комплект из желтых бриллиантов превысила сумму в миллион двести тысяч, на которую они изначально рассчитывали, Эмили дала себе слово, что как только с парижским домом будет покончено, они с Себастьяном во всех подробностях разберутся в финансовой ситуации. Более чем понятно, как важно контролировать процесс, но, что поделаешь, в этих вопросах Себастьян разбирается куда лучше нее. Она безоговорочно ему доверяет. И, надо отдать ему должное, он ни разу ее не подвел.

Раздался финальный стук молотка. Себастьян перевел взгляд на Эмили, улыбнулся.

– Ух ты! На триста двадцать тысяч больше, чем мы рассчитывали. Поздравляю, дорогая, – он нагнулся и нежно поцеловал ее в щеку.

– Спасибо тебе. – И тут Эмили увидела, что аукционист поднимает с бархатной подложки нитку крупного кремового жемчуга и такие же серьги. У нее перехватило горло. Она склонила голову, не в силах этого видеть.

Себастьян сразу же встрепенулся:

– Эмили! Что не так?

– Мама постоянно носила этот комплект, почти каждый день. Я… Извини… – Она поднялась, вышла из зала и отыскала дамскую комнату. Там, сев на крышку унитаза, опустила голову на ладони, борясь с тошнотой и головокружением. Нет, это поразительно. С чего вдруг вид этих бус так ее взволновал? Прежде расставание с имуществом матери не особенно ее задевало, а уж о страдании нечего и говорить. Скорее наоборот, она испытывала облегчение, что стряхнула ярмо, что свободна наконец от прошлого.

Эмили уставилась взглядом в резную дверцу кабинки. А не слишком ли строго она судит мать? В конце концов, физически Валери никогда не была к ней жестока. То, что она никогда не ощущала себя значимой в мире матери – так, вхожа была туда, и то на обочину, ни в коем случае не в центр, – вовсе не означает, что та являла собой зло и порок. Нет, центром своего мира была сама Валери, ни для кого другого места там не имелось. А потом, когда Эмили была очень больна и в тринадцать лет случилась с ней эта ужасная история, так ведь не со зла, а потому просто, что мать в очередной раз ничего не заметила.

Она встала, вышла из кабинки, ополоснула лицо водой. «Она делала все, что могла. Все, что считала возможным. Ты должна простить ее, – сказала она своему отражению. – Простить и двигаться дальше».

Несколько раз глубоко вздохнув, Эмили вышла из дамской комнаты и наткнулась на Себастьяна, который прохаживался по коридору.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, обнимая ее.

– Лучше, спасибо. Что-то стало не по себе, но теперь уже лучше.

– Дорогая, да тут кто угодно расстроился бы, – сказал он, махнув рукой в сторону аукционного зала, – глядя, как эти гарпии расклевывают то, что осталось от твоего прошлого. Давай я отведу тебя пообедать? Незачем тут сидеть и терзаться.

– Да, это было бы хорошо, – обрадовалась Эмили.

Резкий январский ветер пронизывал насквозь всю дорогу до ресторана, который оказался не близко, но Себастьян отметил, что там «без церемоний, зато буайбес отличный, что в такой холод очень кстати».

И действительно. Там оказалось что-то вроде деревенской харчевни. Они сели за дощатый, без скатерти, стол. Эмили, продрогшая до костей, радовалась теплу, исходящему от стоявшей рядом жаровни. Себастьян заказал свежую уху, взял ее руки в свои и принялся растирать, согревая.

– Одно хорошо: дело близится к концу, и вскоре ты сможешь сосредоточиться не на прошлом, а на будущем.

– И без тебя я с этим никак бы не справилась, Себастьян. Спасибо тебе, спасибо за все, – ее глаза блестели от подступивших слез.

– Не за что, – твердо сказал он. – Но, может быть, самая пора поговорить о нашем, – и подчеркнул: – нашем будущем.

У Эмили при этих словах сердце забилось сильней. Увязшая в своих препирательствах с прошлым, в настоящем она жила, не задумываясь, изо дня в день. В будущее заглядывать не решалась, не представляя себе, как смотрит Себастьян на их отношения, и слишком неуверенно себя чувствуя, чтобы впрямую его об этом спросить. Теперь она тихо сидела, ожидая, что последует дальше.

– Как ты знаешь, моя фирма находится в Англии. И в последние месяцы, разрываясь между Лондоном и Парижем, я как мог пытался вести дела, но, должен признать, хватка моя несколько ослабела.

– О, это моя вина, – перебила его Эмили. – Ты столько для меня делал, а твой бизнес терпел урон!

– Да нет, непоправимого ничего не случилось, но мне в самом деле пора подумать, чтобы вернуться к делам и заняться ими вплотную – с точки зрения времени, пространства и целеполагания.

– Понятно… – неуверенно уронила она, теряясь в догадках, к чему Себастьян ведет. Он помог ей в трудную пору. Может быть, он хочет сказать, что самое страшное уже позади и он ей больше не нужен?

У Эмили душа ушла в пятки. И, наверное, все ее страхи отразились у нее в глазах, потому что Себастьян, взяв ее руку, склонился к ней с поцелуем.

– Глупышка. Я знаю, о чем ты думаешь. Да, мне нужно вернуться в Англию, но у меня и в мыслях нет расстаться с тобой.

– Тогда… тогда о чем ты?

– О том, что ты поедешь со мной, Эмили.

– В Англию?

– Да, в Англию. А кстати, ты говоришь по-английски? Мне как-то не приходило в голову тебя спросить, мы ведь всегда болтаем по-французски.

– Да, говорю, конечно, – кивнула она. – Мама настаивала, чтобы я выучила его, и в Париже у меня несколько клиентов из англичан.

– Отлично, это здорово облегчает дело. Что ж, может быть, так мы и сделаем? Ты поедешь со мной, хотя бы на какое-то время? Парижскую квартиру сдать легче легкого, а ты отправишься со мной исследовать сорта пива и йоркширский пудинг?

– Но как же шато? Я должна следить за ремонтом!

– Когда ремонт начнется, жизнь в шато станет невозможной. На несколько месяцев весь дом превратится в большую стройку. Там надо менять трубы, всю проводку, да и крышу… Ты не сможешь там жить, пока идут работы, особенно в зимнее время. Можно оставаться в Париже и отсюда мотаться в Гассен, но с тем же успехом можно летать в Ниццу из Англии. Зато там мы будем вместе. Конечно, если, – он посмотрел ей в глаза, – если ты этого хочешь.