Наталия Кочелаева - Дети гламура

А потом было наслаждение столь дикое, столь возвышенное, что оно выходило за рамки животного и ангельского в человеке… Она была создана для него, он впитывался в нее, как вода — в черную, вечную землю, он исчезал, растворялся и возрождался вновь…

Ночью Лавров проснулся от неприятного чувства. Смятые простыни, распахнутые шторы и полная луна, глазеющая в комнату. Ну конечно же! Он не любил лунного света. Ночь уже шла к завершению, за окном, в кронах тополей, сонно пробовали голос какие-то мелкие беспокойные птахи. Но признаков рассвета пока не было видно. Новоиспеченный супруг обхватил голову руками и застонал. Бог мой, он вел себя как животное, как кабан на грядке топинамбура, он заснул сразу же, как отрубился! Лавров немного отстранился, чтобы увидеть свою жену, но только усугубил свои мучения, почувствовав новый прилив желания. Это все же первая брачная ночь! Он должен был быть нежным! И, преодолевая любовную амнезию, стал припоминать, как она вела себя, что говорила, что делала, и постепенно успокаивался. Мужская эгоистичная натура мало-помалу побеждала нервного и чувствительного влюбленного в нем, она говорила, что все прошло как нельзя лучше, что новобрачная разделила с ним и горение, и финал этой дивной ночи.

Но нежный влюбленный продолжал волноваться, и к нему было применено последнее средство — ему пообещали, что завтра же — или нет, сегодня утром! — он будет ласкать свою супругу так долго и основательно, что совершенно искупит свое неджентльменское поведение. Может, он, конечно, и уснул сразу, как невоспитанный скот, но она-то тоже спит! Вон как сладко посапывает!

Но Юля не спала. Широко раскрытыми глазами она смотрела в окно, на луну, которая уже уходила на покой, и подушка под ее щекой была мокра от холодных и злых слез. Но к мужу она лежала спиной, и все, что он мог сделать без боязни потревожить ее трепетный сон, — это осторожно прижаться сзади и положить руку ей на талию. Но он не мог видеть ее лица. Что ж, быть может, это и к лучшему.

Не только одна Ольга была печальна на свадьбе Лаврова. Ее-то поведение было как раз понятно — просто зависть. Все завидуют невестам, а этой грех не позавидовать. Такого парня отхватила, а ведь только-только из Запупырловска! А вот настроение Кирилла прошло мимо окружающих, его холодноватую отстраненность заметила только Ольга.

— Да что с тобой! — то и дело толкала она его локтем. — Милый, приди в себя и потанцуй со мной хотя бы… — изящно язвила она, но Кирилл, который бы в любое другое время развил из этого намека целый монолог, на этот раз совершенно никак не отреагировал. А вечером…

— Поедем к тебе? — шаловливо поинтересовалась у него подвыпившая Ольга.

— Нет, к тебе, — спокойно ответил Кирилл, но Леля удивилась. Она знала, что Кирилл не очень любит бывать у нее, говорит, что слишком шумно, что его беспокоят запахи женского будуара, кремов, пудры, духов, и что он ночует у нее только тогда, когда допоздна работает в своей студии, которую снял этажом выше. Но она ничего не сказала, не придала значения, решив, очевидно, что у Кирилла в квартире полный беспорядок и пустой холодильник и ему не очень-то хочется возвращаться в родные пенаты после роскошной и веселой свадьбы.

Но на этом беспокойства не кончились. Она пожелала принять душ, полить прохладной водой ноги, уставшие от танцев, а Кирилл раздевался в комнате. Вдруг она услышала вскрик…

— Ты чего, мышь увидел? — крикнула она, но звук льющейся воды не дал ей услышать ответ. Напевая, Ольга принялась умащаться кремом, полагая, что Кирилл, разумеется, вскрикнул не из-за встречи с мышью, а, скажем, потому, что схватился за горячую джезву.

А войдя в комнату — свежая, веселая, пахнущая любимым парфюмом, — она испугалась по-настоящему. Кирилл сидел на диване, его пиджак валялся на полу, а в руках он держал какие-то бумажки. Причем лицо его было бледным и смотрел он на эти клочки, как на случайно забравшегося в квартиру и весьма агрессивного паука-фалангу.

— Ты что? — осторожно спросила Ольга.

Кирилл с трудом поднял на нее взгляд — далекий, затуманенный. Но постепенно он приобрел отчетливость, и тогда Ольга задала еще один крайне интересующий ее вопрос:

— Что это у тебя в руках?

— Так, ерунда, — нехотя ответил он, словно возвращаясь из какой-то неведомой Ольге дали. — Просто я забыл об одном важном деле… А сейчас вспомнил.

Ольга решила, что на сегодня вполне хватит объяснений. Но в эту ночь она, как и новобрачная, заснула позже своего партнера. Дождавшись, пока Кирилл примет свое излюбленное положение для сна — на животе, крепко обхватив подушку, — и ровно засопит, она встала и с бьющимся сердцем принялась рыться в карманах его пиджака. Луна, неизменная сообщница влюбленных и преступников, помогала ей мертвенно-бледным лучом, и ночник в виде обнаженной женщина подсветил, не желая отставать от луны, и Оля наконец нашла, что искала. Белый длинный конверт без марок и адреса, а из него выпала маленькая фотография девушки. Утонченное, красивое лицо, немного длинноватое, что придает ей сходство с жеребенком, и такие же длинные шоколадные глаза. Сидит с ногами на каком-то высоком табуретике, обхватив острые свои колени и подняв их почти к подбородку, смотрит без выражения. На шее — добрый десяток разнокалиберных цепочек, на запястьях — металлические обручи, и даже щиколотки босых длиннопалых ножек украшены браслетами. Оля перевернула фотографию — мелкий бисер чужого языка. Это французский, понятна только подпись. Жаклин — судя по всему, так зовут девушку на фотографии. Кто она? Сегодня тайные любовницы не дарят своих снимков с трогательной надписью, сегодня изображения заперты в совершенные корпуса телефонов, фотоаппаратов, компьютеров, зашифрованы цифровым кодом, и не вложить их в хрустящий конверт, не забыть в пиджаке на горе обманутой влюбленной!

Кирилл заворочался, что-то сонно пробормотал, и Ольга, содрогаясь от волнения, от чувства постыдности своего поступка, сунула злополучную фотографию в конверт, а конверт — обратно во внутренний карман пиджака. Затем на цыпочках ушла в ванную, присела там на плетеный бельевой короб и глубоко задумалась, глядя на себя в затуманенное зеркало. Но вряд ли в эту минуту глаза ее видели что-либо из реального мира. Посидев так минут десять, она напилась воды прямо из-под крана (о, этот омерзительный привкус, знакомый тем, кто ночью глотает «воду из стенки», глотает жадно, словно она может дать счастье, радость, разгадку мучающей тайны!), встала и пошла обратно. За десять минут она твердо решила не страдать понапрасну и непременно спросить у Кирилла, кто такая эта Жаклин и почему ее фотография произвела на него такое впечатление. На этой мысли она, как ни странно, спокойно уснула. Но все оказалось не так-то просто.