Ксения Акула - Дикая [СИ]

Нет, серьезные отношения сейчас не для меня, а ничего не значащий флирт тем более.

В школе все шло своим чередом, как и в природе, что меня несказанно порадовало. Нет, я не люблю медленные затяжные осенние дожди, но жару в начале октября, как оказалось, тоже. Закономерность происходящего немного успокаивала и вносила в мою жизнь постоянство, которого в последнее время так не хватало.

Я всегда была приверженцем одного места жительства, одной школы, одних и тех же подруг, и переезд стал чем-то вроде испытания на прочность, проверкой, готова ли я к скорой самостоятельности и взрослой жизни. Всем вокруг казалось, что да, готова. Бабушка частенько говорила, что я на высоте, дедушка хвалил за выдержку и твердость характера, директриса за выдающиеся успехи в математике, физике и астрономии. На самом же деле внутри меня будто росла и ширилась огромная черная дыра одиночества и страха. Я боялась за маму, которая вернулась от отца еще более разбитой и сломленной, за бабушку, чье здоровье висело на волоске, за дедушку, второй месяц не встающего с кровати.

Что уж говорить о дружбе и тем более о любви? Кто я такая, чтобы заводить на новом месте подруг? Сегодня здесь, завтра там. И чего от меня ждать парню, решившему вдруг, что я симпатичная и со мной можно пофлиртовать? Нельзя давать шанс, а потом исчезать в неизвестном направлении.

Наверное, из-за этих мыслей я не спешила мириться с единственной подругой в школе. Марина лежала дома с гипсом на ноге, а я даже ни разу не позвонила ей, чтобы узнать о самочувствии.

Из-за них же мои отношения с Домовым зашли в тупик и ограничились ничего не значащими кивками друг другу на переменках, отчего я страдала, как влюбленная малолетка, но старалась держать себя в руках. С приходом октября это стало делать намного легче — соседний класс починили, и историк снова разделил многопрофильный и спортивный одиннадцатые. Волк негодовал, Домовой равнодушно пожимал плечами, а остальные просто разбрелись по разным направлениям, оставив меня одну в коридоре.

Одиночество и скука! Чем не стены монастыря, в котором вместо ежедневных молитв — ежедневные уроки? И медленные осенние дожди со слезными потеками на окнах.

— Дикая, очнись! — меня трясли за плечи сильные мужские руки.

— А?

— Ага! — передразнил Волк, подталкивая по направлению к кабинету истории.

— Тебе-то какая разница? — задала я вопрос, не понимая причину его заботы о моем опоздании на урок.

— Нравишься, — оскалился Волк и опасливо глянул в сторону своего класса. — Только Домовому не говори.

Я обреченно опустила глаза в пол, рассматривая черные полосы на линолеуме, и села за опустевшую парту.

Скучно без тебя, — обратилась мысленно к Домовому, который никогда не ответит на эту реплику…

Мои опасения насчет постоянного места жительства подтвердились. Отец захотел отдохнуть после тяжелого судебного разбирательства и потребовал у бабушки, так как мама не брала трубку и игнорировала его звонки, отпустить меня на недельку в отпуск, теперь к нему домой, хотя моя комната там до сих пор присутствовала.

— Нельзя препятствовать родному отцу во встречах с дочерью, — отстаивала перед семейным советом свою точку зрения ба. — Решение суда оспаривать тоже не нам!

В итоге, не спросив моего на то согласия, мама молча упаковала мои вещи и договорилась в школе о недельном отсутствии своей дочери. Блеск!

Я выбежала из дома, громко хлопнув на прощание дверью, и пошла к морю. Небольшой деревянный пирс, который когда-то был причалом для лодок рыбаков, а ныне стоял заброшенный и полуразрушенный, служил мне пристанищем в горе и одиночестве. Пляж пустовал, туристы давно разъехались, даже самые отчаянные, а клубы открывали свои двери только по выходным и праздникам. От кафешек под открытым небом остались одни стены, пустующие полки и засыпанные песком барные стойки. Меня устраивало отсутствие людей, крик чаек и шум волн, разбивающихся о берег. То, что нужно, для потерявшегося в этом огромном мире подростка.

— О, Даша, — раздался над ухом до боли знакомый голос.

— Преследуешь меня? — отозвалась я с вызовом, не поворачивая головы. Домовому не нужно видеть слезы отчаяния на моем лице.

— Вообще-то пришел подумать. Я люблю этот пирс, с детства зависаю на нем в такие вот хреновые дни.

— Чем тебе не угодило воскресенье? — спрашиваю парня, который присаживается рядом и приносит с собой запах древесины. На его плечах кожаная куртка, и я не удивляюсь, что она дорогая и качественная, как и многие вещи из гардероба Домового.

— Знаешь, — не даю ответить Домовому, — если бы тебя спросили, что для тебя главное в девушке, которую ты будешь любить, что бы ты ответил?

— Ого, — засмеялся Домовой, — это море навевает подобные мысли?

Я пожала плечом, еще сильнее прижимая к себе колени и укладывая на них подбородок.

— Ну, хорошо. — Парень откинулся на руки, заведенные за спину, и вытянул длинные ноги до самого края пирса. — Я бы сказал, что она должна быть умной, уверенной в себе, но не стервой, милой и очаровательной, женственной.

Машинально примеряла к себе данное описание и не находила сходства.

— А ты? — Домовой резко оборвал себя на последнем слове и заглянул мне в лицо. Слезы давно высохли, оставляя о себе напоминание в виде красных глаз и распухшего носа. Я, наверное, сейчас та еще красотка.

— Что я? — притворилась дурочкой.

— Брось, Даш, откровенность за откровенность, — настаивает на своем парень, стараясь поймать мой взгляд, а я упорно отвожу глаза. Не могу смотреть на него и чувствовать, что пропала. Слишком огромна пропасть между нами. Где он и где я?

— Мой любимый должен быть веселым, остроумным, ненавязчивым. Не обязательно красивым, но обязательно стильным. — Выпаливаю я первую пришедшую на ум ерунду, особо не задумываясь о значении этих эпитетов. — Высоким, темноволосым и кареглазым, — добавляю в каком-то трансе.

Домовой молчит, а потом поворачивает мое лицо к себе, наклоняется так медленно, что я в любой момент могу оттолкнуть его руки, и целует. Нежно, проникновенно. Его язык ласкает губы, раздвигает их и начинает исследовать мой рот. Подаюсь навстречу, не зная, спасаться бегством или наслаждаться минутой близости? Решаю все-таки насладиться и отвечаю на поцелуй, притягивая за голову Домового и запуская руки ему в волосы. Уже не стесняюсь своего неумения целоваться, не думаю ни о чем, кроме губ Домового, его жара, безумного танца наших сплетенных языков. В голове стоит шум, горячая волна заливает внутренности, а из горла вылетает длинный и протяжный стон.

— Дикая, — шепчет Домовой, отрываясь от моих губ, — и мне это так в тебе нравится.