Вера Колочкова - Красивые мамы дочек не любят [сборник]

– Да отстань! Мышь и без меня все сделает… Чего ты ко мне привязалась? Давай рассказывай лучше, чего у тебя там… Стоящий хоть мужик?

– Да черт его знает… – задумчиво начала Ленка, принимаясь за салат, – ничего вроде, только скучный очень! Вот объясните мне, девочки, почему так происходит? Вроде и не урод, и не дурак, и интеллектом не обижен, а пообщаешься и такое чувство, будто ты овсянки без соли и сахара объелась! Тоска…

– Мышь, ну чай будет или нет, в конце концов?.. Я ведь умру сейчас! – капризно запричитала Инна, глядя в потолок. Откинув назад шикарные белые локоны, сердито замолчала, всем своим видом показывая, как трудно дается ей это утреннее насилие над организмом, которому положено еще спать да спать, перерабатывая остатки злого похмелья. Потом, развернувшись всем корпусом к Лене, многозначительно произнесла: – А что? Овсянка, между прочим, штука полезная… Желудок здоровее будет. Да и вообще… Вот ты поживи-ка с моим Арсюшей каждый день, понервничай с мое! Это тебе не овсянка, а скорее сырокопченая колбаса! Очень вкусно, когда ешь, а потом кишки в трубочку сворачиваются… Нет, Ленка, овсянка – это очень даже неплохо! Правда, Мышь?

– Я не знаю…

– А чего это ты не знаешь? Твой Сема, между прочим, – классическая овсянка! Ну, может, с хреном и перцем, а по сути – преснятина…

– Нет, Сема не овсянка! – тихо произнесла Маша. Так тихо, что никто ее и не услышал.

Ленка, уплетая уже третью котлету и обращаясь в основном к Инне, торопливо рассказывала:

– Вы же знаете, у меня на сегодняшний день только два претендента на руку и сердце. Хотя вернее будет так: на сердце претендует вчерашний, который Овсянка. Господи, девки, из него ж любые веревки вить можно! Будет носки стирать и воду пить! Но каша есть каша, на третий день от одного вида затошнит… А другой – как ты, Инка, говоришь – чистая копченая колбаса! И вкусно, и вредно! И хочется, и колется! Только вот сердце мое ему и на фиг не нужно!

– Ленк, а чередовать их никак нельзя? Неделя – копченая колбаса, неделя – желудок лечим, а?

– Инка, ты о чем? Я вообще-то замуж хочу, чтобы и в горе, как говорится, и в радости… Чтобы семья настоящая была, муж настоящий! Моя Катька вот-вот замуж выскочит, и останусь я одна… Да и вообще фамилию сменить надо! Не хочу быть Найденовой! У нас в детдоме много Найденовых было. Кого на вокзале нашли, кого на крыльцо подбросили. Меня, например, из пригородной электрички принесли… Я ж в нормальной семье никогда не жила, вот и не знаю, что лучше: тоскливая жизнь с овсянкой или как у тебя, Ларионова, – красивая, но с постоянным дискомфртом в эпигастральной области.

– Не знаю, не знаю… Я бы с Машкиным Семой и дня не прожила! – развернулась Инна к стоящей у окна Маше, держа обеими руками большую красную кружку с зеленым чаем. – Мышь, а тебе не противно, а? У него ж вся кожа в веснушках…

Маша молчала, смотрела куда-то вдаль, поверх высокого забора, внимательно разглядывая кусок ярко-голубого неба, ограниченного пределами кухонного окна. Потом повернулась к Ленке, тихо сказала, улыбаясь:

– Ленусь, а ты нас познакомь… И с Овсянкой, и с Колбасой, по очереди. Вот тогда и посоветуемся!

– Слушай, а это идея! Молодец, Мышонок!

– Все, договорились! – тут же подхватила Инна. – В следующий выходной вези сюда претендента! Кому первому будем смотрины устраивать? Я лично предпочитаю колбасу, и чем сырокопченее, тем лучше.

– Нет, девочки! В следующий выходной мы втроем едем в деревню к Овсянке, он временно там с мамой живет. Вы, конечно, в наши планы не входите, но я скажу, что вы мои бедные родственницы, хотите в бане с мылом помыться…

Инна расхохоталась громко, с удовольствием, откинув назад красивую голову. Маша лишь улыбнулась сдержанно, опять отвернувшись к окну. Ленка подобрала с тарелки хлебным мякишем последние крошечки, поглаживая себя по животу, задумчиво посмотрела на большую сковородку с котлетами. Потом решительно отодвинула тарелку, встала из-за стола.

– Все, пошли купаться! После дождя вода теплая, мягкая, для кожи полезная!

– Ну ты ж еще не Овсянкина жена, чтобы о пользе думать!

– Ларионова, не рассуждать! Иди купальник надевай! Мышонок, ты идешь?

– Нет, я посуду помою…

– Инка, тебе не стыдно? – уже от двери обернулась Лена к Инне. – Она что, у тебя здесь горничной служит? Или кухаркой?

– Да ладно тебе, Лен… – скривила ухмылкой губы Инна, глядя в Машину спину. – Ты же нашу Мышь знаешь. Пока она своего начальника не накормит, с места не сдвинется! Тоже мне, преданный юрисконсульт Арсения Ларионова… И на службе, и в быту… Служи, Мышонок, служи!

Маша грустно провожала их глазами, пока они шли по двору, потом помахала рукой обернувшейся от ворот Ленке.

«Служи, Мышонок, служи…»

Она и служит, вот уже двадцать лет как служит! С того самого дня, как Инка впервые привела к ним в общагу своего жениха Арсюшу, высокого улыбчивого парня с яркими серо-голубыми глазами, пронзительными и завораживающими. Странное что-то случилось с Машей в тот вечер их первого знакомства. Даже и влюбленностью это нельзя было назвать. Скорее гипноз какой-то, ступор, полная блокировка сознания. В присутствии этого парня она терялась совершенно, сама себе казалась похожей на желе, не управляла ни мыслями, ни собственными желаниями, не видела, не замечала никого вокруг… А без него просто умирала. Он полностью проник в ее суть, занял собой все ее личное человеческое пространство. Потребность видеть его, слышать его голос со временем превратилась в зависимость сродни алкогольной или, хуже того, наркотической. Нет, она вовсе ни на что не претендовала. Как можно было – рядом с красавицей Инной? Даже зависти-ревности не испытывала. Была ли это любовь? Да, наверное, это была любовь. Такая вот. Добровольно безответная. Ничего она с собой не могла сделать. Пробовала, конечно, освободиться, и даже замуж за Семена вышла, и Варьку родила…

А теперь что? Теперь приходится Иннину с ней бесцеремонность героически терпеть. Куда ж денешься? Приходится называться подругой, хотя никакой дружбой тут никогда и не пахло.

Тогда, двадцать лет назад, перепуганную насмерть Инну привела к ним в общежитскую комнату Ленка, отбив ее у компании сильно подвыпивших пятикурсников. Ночью, проходя по длинному коридору, услышала за одной из закрытых дверей возню, сопровождающуюся истерическими женскими криками, и, не раздумывая, с размаху вышибла ногой дверь, ворвалась вихрем, как заправская героиня крутого боевика, ничего не видя вокруг себя, работая отчаянно кулаками. И потом тоже все было как в кино: и восхищение спасенной от позора Инны, и пожизненная благодарность ее родителей, не без помощи которых детдомовке Ленке удалось попасть в коллегию адвокатов, и ужас протрезвевших пятикурсников… С тех пор и началась эта странная дружба: Ленка с удовольствием общалась с ними обеими, Маша терпела изо всех сил Инну… А Инна и разрешала ее терпеть, даже не давая себе труда скрывать свое раздражение. А что? Наверное, очень удобно всегда иметь под рукой девочку для битья, тихую серую мышь, выплескивать на нее свою помойку, зная, что настоящего отпора не последует.