Эстель Маскейм - Я говорил, что ты нужна мне?

– Эмили? – Закусив губу, я подождала, когда она обернется на голос. – Прости…

– За что? – спросила она, озадаченно склонив набок голову.

– За недобрый прием, – ответила я и добавила, пожав плечами: – Я думала, у вас с Тайлером… – И закрыла руками лицо от стыда.

Настала ее очередь рассмеяться.

– Забей. Дело житейское.

Как же приятно было после всего, что случилось, чувствовать на сердце легкость. И плевать, что Тиффани на всех парах мчалась в отель, чтобы рассказать Дину правду, и плевать, что Тайлер убежал в неизвестном направлении, – с моих губ не сходила улыбка. Я улыбалась, потому что вдруг в одночасье наша тайна перестала казаться скандальной и страшной.

Я поднялась, удерживая ноутбук на ладони, и напоследок взглянула на Эмили.

– Кстати, спасибо, – промолвила я.

– А это за что?

– За то, что не осуждаешь.

Она ничего не сказала, лишь молча кивнула в ответ. Эмили – второй человек из тех, кто узнал, и первый из тех, кто не отвернулся, и за это я была ей безгранично признательна. Приятно, когда тебя принимают со всем твоим «багажом».

Улыбнувшись напоследок и подобрав с пола рюкзак, я направилась в комнату Тайлера, закрыла за собой дверь и положила ноутбук на кровать. Шторы были задернуты, как будто их с ночи не открывали, кровать толком не заправлена. Это как раз объяснимо – с утра его одолевало похмелье. Я вздохнула, аккуратно стянула с себя толстовку и отбросила ее в сторону, чтобы не мешалась, туда же рюкзак. И только тут вспомнила о новом «приобретении» на запястье.

Щелкнув выключателем, я поднесла к глазам руку и стала придирчиво рассматривать кожу. Под полиэтиленовым бандажом отчетливо проступили черные буквы. Я бережно сняла повязку. Надпись смотрелась как раз так, как я себе представляла.

Вдоль левого запястья красовались слова No te rindas . Они были сделаны почерком Тайлера и выглядели в точности так, как он написал на подаренных кедах. Его слова, его почерк, его просьба. Никому, кроме нас, не дано было понять ее смысл, и от того она приобретала особую ценность в моих глазах.

Выбросив полиэтиленовый бандаж в мусорную корзину, я выключила свет и, взяв с прикроватного столика наушники, устроилась поудобнее. Сложила подушки у изголовья и, забравшись с ногами на кровать, облокотилась на мягкую спинку. Закуталась в покрывало, взяла в руки комп. Не теряя ни секунды, воткнула наушники в разъем и устремила взгляд на экран. Нажала на «воспроизведение».

Поначалу мне показалось, что на записи ничегошеньки не происходит. Да, кадр немного сместился, но было слишком темно. Я прибавила громкость и вдруг, к своему удивлению, услышала голос Тайлера. Он что-то тихо и ласково шептал.

Я закрыла глаза и обратилась в слух, внутри все сжалось. Он сообщил незримому слушателю сведения обо мне: имя и дату рождения, любимый цвет и родной город, цвет глаз и волос. Речь лилась размеренно, неторопливо. Послушав что-то про свои глаза, я решила нажать на паузу. Поводив курсором по экрану, вызвала строчку, обозначавшую продолжительность записи, взглянула – да так и оторопела.

Четыре часа двадцать семь минут!

Это какой-нибудь глюк, не иначе!

Четыре с половиной часа я слушала голос Тайлера. Шепотом, порой хихикая себе под нос, он поведал в камеру, как мы с ним познакомились, перечислил то, что он во мне обожает, и даже то, чего я за собой никогда и не замечала. Он говорил, говорил, говорил неустанно, не делая пауз и не мешкая, рассказывая обо всем, что мы вместе пережили. О наших беседах и поцелуях, о том, как мы воровато пробрались на закрытую территорию, о вечеринках и буйстве.

Запись текла час за часом, и темнота в кадре начала понемногу рассеиваться. Мало-помалу очертания становились резче. Через два часа от начала уже было отчетливо видно его лицо. Он сидел в своей комнате – прямо здесь, на этом же самом месте. На третьем часу Тайлер отвел от себя камеру и направил ее на меня. На меня! Оказывается, все это время я была рядом и мирно спала.

Дневной свет заполнил экран. Тайлер нисколечко не устал. Он произнес фразу про La Breve Vita, а дальше я уже слышала.

Тут он вновь направил на меня видеокамеру и нежно проворковал: «Ой, ты проснулась».

«Что ты делаешь?» – Я предстала перед собой на экране.

«Да так, балуюсь потихоньку», – произнес его голос в наушниках, и я ошеломленно замотала головой. «Просто балуюсь»? Он говорил обо мне четыре часа напролет! Очевидно, он не собирался показывать мне эту запись и даже не думал, что я про нее когда-нибудь узнаю.

Мы перекинулись парой фраз про День независимости, в точности как я и помню, а потом Тайлер положил камеру на прикроватный столик. Я привлекла его к себе, и мы поцеловались. Мы немного поболтали и посмеялись, а потом я попросила его выключить запись. Через пару мгновений он протянул руку к объективу, и видео вырубилось.

Конец.

Слезы катились по щекам каскадами теплой воды, а я молча пялилась на монитор. В пустом экране мельтешило лишь мое отражение. Я плакала не от горя, а от избытка эмоций. Растроганная, я осознала масштабы его любви и привязанности ко мне.

Я снова включила видео и перемотала просмотр до отметки в два часа. Принялась шарить туда-сюда в пределах получаса – хотелось найти один момент, когда Тайлер напрямую обращался ко мне. Говорил со мной спящей. Отыскав нужный фрагмент, я со вздохом откинулась на подушки, включила просмотр и, закрыв глаза, стала слушать.

«Я не знаю, что значит „любить“, – откровенно признался Тайлер. – Но если любить человека – значит думать о нем без конца, дни и ночи напролет; если любить – это когда рядом с ним у тебя меняется настроение; если любить – это когда ты готов пойти на что угодно ради своей половинки, тогда я люблю тебя, Иден, без вариантов».

На часах было почти десять, когда я наконец-то закрыла ноутбук. Все это время лежала и думала. Думала о Тайлере, и об этой записи, и о наших с ним отношениях. Хотелось представить, что будет дальше. Что будет, когда обо всем узнают Дин с родителями? Останемся ли мы с Тайлером вместе? Может, стоило пару месяцев выждать, пока страсти улягутся?.. Лично мне уже претило ждать. Два года, целых два года мы находились в подвешенном состоянии и ни к чему до сих пор не пришли. Я даже не могла прилюдно назвать Тайлера своим парнем. Изменится ли это когда-нибудь?

Я сидела одна, в тишине, и мне было уютно во мраке. Вдруг дверь заскрипела, и кто-то вошел. Я думала, это Эмили, а оказалось – Тайлер. Понуро склонив голову, он застыл и стал мяться в дверях, не решаясь пройти дальше. Он был не растерян, не зол, не расслаблен, он был просто спокоен.

– Поговорим? – тихо спросил Тайлер с ноткой сомнения в голосе, как будто допускал, что я откажусь. Я не видела его лица, но было ясно: ему боязно встречаться со мной взглядом.