Федерико Моччиа - Прости, но я хочу на тебе жениться

Олли смотрит на него. Затем наклоняется и целует его в щёку.

— Ты просто солнышко...

— Я знаю. Только ты этого до сих пор не поняла... а ты как думала? — она начинает рисовать. Олли делает то же самое.

Через четыре часа непрерывной работы, без единой паузы даже на кофе, обмениваясь советами, стирая, рисуя заново, наконец, выбрав ткань, которую Симоне взял в швейном цехе, Олли выходит из кабинета и поспешно пересекает коридор. Стучит в дверь Эдди. Никто не отвечает. Она пробует во второй раз. Ничего. Это невозможно. Его нет. Я должно его найти. Не хочу, чтобы он думал, что я опоздала. Или ушла. Она сбегает по лестнице. Спрашивает девушку на ресепшен. Они не знают, где он. Она ищет в баре. Нет. Бежит зал для совещаний. Нет. Она снова поднимается и стучит в его дверь.

— Кто это?

Слава богу. Он вернулся.

— Олимпия Крочетти.

— Ах да... входи. Вдруг получится повысить тебя.

Олли открывает дверь, глубоко вдыхает и заходит. Эдди сидит в своём кожаном кресле, положив ноги на стол. Смотрит на неё. Олли несколько возбуждённо начинает говорить.

— Слава богу... Я подумала, что Вас нет... То есть, что Вы ушли... Да, точно... что подумаете, что я опоздала... что мне нечего сказать... в общем...

— Я был в туалете, вот и всё.

— Конечно...

Олли стоит в ступоре.

— Ладно, что у тебя? Подойдёшь, или мне встать?

— Нет... то есть, да... в общем, вот и я, — Олли подходит к нему и садится.

Она протягивает Эдди папку с тремя рисунками. Он открывает её, явно безо всякого желания. Рассматривает первый. Затем второй. Третий. Невозмутимо. Как всегда. Олли уже знает его. Через несколько минут бесконечной тишины, в которые руки Олли начинают потеть, а уши гореть, Эдди поднимает взгляд на неё. Пристально смотрит несколько мгновений. Ещё раз просматривает рисунки. Потом опять Олли. Снова рисунки. Наконец, смотрит на Олли.

— Это сделала ты?

— Да...

Несколько секунд она боролась с желанием сказать, что на самом деле закончила их благодаря Симоне, что все идеи его, вот так, ничего этого не было бы, потому что Симоне немного изменил их, придал им окончательную форму и выбрал ткани...

— Поверить не могу. Если бы мы были в школе, я бы сказал, что ты списала.

— У себя самой...

Эдди смотрит на неё и ухмыляется.

— Смешно... — он в очередной раз смотрит на рисунки. — Считай, что я тебя повысил.

Олли едва верит в услышанное. Она не знает, что сказать. У неё пересыхает во рту, а глаза становятся по пять рублей.

— Ты можешь дышать?..

— Что? А... да... нет, просто...

— Ты всегда заикаешься? Послушай, стилист, три проекта которой скоро отправятся в производство... — Эдди на мгновение прерывается, осознавая значимость своих слов, — не может позволить себе заикаться. Представь себе, нас же на смех поднимут...

Олли смотрит на него. И вдруг чувствует, что хочет сделать это. Она уже собирается встать, чтобы обнять его. Он понимает это.

— Ради всего святого, даже не думай, выбрось это из головы немедленно. А теперь иди отсюда. Бери рисунки и неси на производство. А я им позвоню сейчас же. Давай, давай, до скорого, — жестом руки он отправляет её вон.

Олли на ходу хватает со стола рисунки и папку, прощается, спотыкается о ковёр, выходит и закрывает дверь. Опирается на неё спиной, закрывая глаза. Глубоко дышит. Поверить не могу. Не может быть. Затем она идёт и спускается по лестнице. На середине она останаваливается, возвращается, пересекает коридор и входит в депрартамент по маркетингу. Симоне смотрит на что-то в мониторе своего ноутбука. Видит, как она вбегает. Счастливая. Безумная. Раскрасневшаяся. Немного вспотевшая.

Она запрыгивает на него и обнимает.

— Он отправил их в производство, он отправил их в производство! — она подпрыгивает, утягивая его за собой. Все ошарашенно смотрят на неё.

Потом Олли отстраняется, целует Симоне в щёку и снова убегает, на этот раз спускаясь этажом ниже. Да, думает она, Симоне – настоящий ангел. И никакой он не тормоз. Если бы Олли только знала, насколько больше значит то, что он сделал, для самого Симоне.

105

В течение следующих дней Маргерита и Клаудия не отпускают Ники ни на мгновение.

— Посмотри, это должно быть просто идеально. Наша мать издевается над нами.

Ники с любопытством вмешивается:

— Вы о чём? Я ничего не понимаю.

— Ох, — Маргерита улыбается, поднимает руки, а затем даёт им свободно упасть. — Ты ведь знаешь, какая она?

На самом деле нет, думает Ники. Я видела её только раз.

— Ну, в общем, — продолжает Маргерита, — она женщина очень требовательная, и развлекает себя тем, что заключает с нами пари. Она готова поставить всё на это.

Клаудия улыбается ей.

— Да, её не назовёшь простой сверковью!

Свекровь. Свекровь?! Боже мой, так и есть! У неё словно что-то взорвалось в голове, какая-то бомба, в общем, это настоящая угроза её спокойствию, Ники снова становится жертвой панической атаки. Но Маргерита и Клаудия ничего не замечают и продолжают, как ни в чём не бывало.

— Например, она считает, что у нас не получится изменить твоё мнение...

Клаудия берёт Ники под руку.

— Но мы ведь согласны во всём, правда?!

Ники старается расслабиться, она почти что задыхается, так что просто согласно кивает с широко открытыми глазами и чувствует, как у неё кружится голова.

— Да-да... конечно, — наконец, удаётся ей ответить не своим голосом.

Двое сестёр тянут её, не давая возможности остановиться.

— Итак, это Альберто Тонини, исключительный фотограф.

— Добрый день, синьоры.

— Он кажется нам идеальным. Он сделал чудесные репортажи о наших свадьбах. Смотри... — они открывают прямо у её лица большую книгу в кожаном переплёте с серией фотографий всех или почти всех важных церемоний в Риме. — Держи... Это семья Вассилли… Это дочь доктора Брианци, это синьора Фламини, это...

Ей показывают самые разные свадьбы, с платьями и невестами на любой вкус: блондинки, брюнетки, с собранными волосами, милые, невзрачные, красавицы, молодые, женщины с более или менее дорогими украшениями, с причёсками более или менее изощрёнными, которые смеются, пока в них кидают рис на выходе из цервки; букеты цветов, летающие в воздухе, руки жениха и невесты, только что вступивших в брак и всё ещё сияющих, без единого изъяна – просто блистательное отражение счастливой любви; потом улыбки и вуали, которые скрывают слёзы радости, дорожка из лепестков роз перед женихом и невестой, и поцелуи: поцелуи в дверях церкви, поцелуи со смехом и обещаниями, смех друзей и мелкие зёрна риса, замершие как крошечные светлячки, освещающие этот момент и помогающие записать этот момент в памяти навсегда. Навсегда. Ники слышит, как это слово раздаётся в её голове, в то время как фотограф продолжает невозмутимо болтать.