Татьяна Бочарова - Скрипачка

— Заткнитесь и уберите свою пачкотню! — Павел Тимофеевич перевел взгляд с гудящего, словно улей, оркестра на партитуру. — Играем с тридцать четвертой цифры. И попрошу без сюрпризов.

Аля быстро искоса посмотрела на сидящую справа Ленку. Лицо у той было бледным, утомленным, но она едва заметно улыбнулась Але и подмигнула. Репетиция шла без перерыва третий час, и у Али от долгого сидения в постоянном напряжении на самом краешке стула тупо ныл позвоночник. Она вздохнула, пошевелила налитыми тяжестью пальцами, подняла повыше скрипку и услышала шепот Ирки Сухаревской, концертмейстера оркестра:

— Давайте, девочки, посерьезней. Иначе нам перерыва не видать.

Аля презрительно сморщила нос: «Ой, какие мы строгие, боже мой! Можно подумать, от нас, скрипачей, что-нибудь зависит. Киксуют-то духовики». Но вслух, конечно, ничего не сказала, а только послушно кивнула. С Иркой лучше не связываться.

Кретов взмахнул палочкой, и оркестр загремел, дружно и слаженно, как один могучий, совершенный инструмент.

«Классно!» Аля невольно распрямила плечи, чувствуя, как отпускает усталость, а на смену ей приходит ощущение силы и единства, связывающего сейчас все девяносто с лишним оркестрантов. Пожалуй, ради этих минут можно забыть ушат помоев, которые ежедневно выливает на их головы Кретов, бесконечные повторы, от которых начинает рябить в глазах и руки устают…

— Стоп!!

Аля вздрогнула от неожиданности. А она-то, дура, расчувствовалась!

Кретов в бешенстве швырнул палочку, лицо его постепенно наливалось кровью.

— Флейта! — угрожающе прошипел он. — Что играет флейта? Я спрашиваю вас, Рыбаков!

«Только не это, — с тоской подумала Аля. — Все что угодно, но не это».

Флейтист Валерка Рыбаков опустил инструмент и молча смотрел на дирижера. Остальные отводили глаза. Все бешено устали, и всем было неловко.

— Сколько можно делать вам замечания? — зло проговорил Кретов. — На чем вы играете? На унитазе?

Кто-то придушенно хихикнул, кто-то кашлянул. Алька почувствовала, как внутри у нее начинает что-то подниматься, вот доходит до ложечки, до груди, до горла. На ее правое плечо легла рука подруги.

— Сидеть! — шепотом скомандовала Ленка.

Эх, Ленка, золото Ленка, понимает все без слов. Знает, что Алька может не выдержать из-за Валерки. Ляпнет что-нибудь — и прощай оркестр, прощайте гастроли, приличная зарплата. А ей, Але, еще долги отдавать за купленную в Москве девятиметровую комнату. Она не шевелясь смотрела, как Валерино лицо постепенно теряет краску, словно отмокает в «Асе».

— Я, Павел Тимофеевич, играю на флейте. — Голос Рыбакова не предвещал ничего хорошего.

Пальцы Кретова вдруг с силой впились в узел галстука, пытаясь ослабить его, будто дирижеру внезапно перестало хватать воздуха.

«Молчи! — мысленно попросила Валеру Алька. — Просто промолчи, и все будет хорошо. Крет явно не в себе. Не отвечай ему, он успокоится и отпустит нас на перерыв! Только молчи!»

Рыбаков, будто услышав Алькины слова, сдержался и ничего не сказал. Но это не помогло.

— Вон!!! — Кретов заорал это с такой силой, что Сухаревская, подтягивающая в это время волос на смычке, выронила его на пол. — Сейчас же вон! Вы у меня больше не работаете. Убирайтесь, ищите где вас возьмут, Христа ради, с вашими семейными обстоятельствами.

Валера дернулся, словно его ударили, помрачнел еще больше и надвинулся на дирижера. Павел Тимофеевич невольно отпрянул, тяжело дыша и шаря по карманам в поисках платка.

— Я, конечно, уйду, — тихо, сквозь зубы, выдавил Рыбаков, — но и вы не сможете вот так бесконечно всех унижать, вам это даром не пройдет!

Багровость схлынула с лица Кретова, и оно стало пепельно-серым, руки затряслись, в глазах застыл дикий страх. Он выглядел так, словно Валерка уже вытащил из кармана нож.

Алька даже опешила от такой странной реакции дирижера на в общем-то расхожие, хоть и неприятные Валерины слова. Рыбаков давно собрал инструмент и вышел из зала, а Павел Тимофеевич все стоял, застыв в одной позе, не замечая устремленных на него взглядов оркестрантов.

— Крет совсем умом тронулся, — тихонько шепнула Алька подруге. Та согласно кивнула.

Кретов наконец вышел из оцепенения, промокнул платком мокрую шею, нетвердой рукой поднял палочку.

— Последний раз от тридцать четвертой. — Голос его был хриплым и противно дребезжал.

В воздухе замелькали смычки, демонстрируя готовность оркестра номер один.

Фугу проехали кое-как, явно гораздо хуже, чем в прошлый раз, но Кретов больше не сделал ни одного замечания и тут же, по окончании игры, отпустил оркестр на перерыв. Через пять минут Аля и Ленка уже сидели в буфете, попивая кофе и с наслаждением делая глубокие затяжки. За столик к ним подсели альтист Алик Копчевский и контрабасист Слава Зубец.

— Ну что, девчонки, живы? — Алик сочувственно поглядел на уставшую, хмурую Альку. — Я, если честно, таких репетиций со времен Вены не припомню.

— С Вены? — рассеянно переспросила Аля. Перед глазами у нее все стояло искаженное ужасом, землистое лицо Кретова, не лицо — застывшая маска. Это страшное видение мешало Альке включиться в разговор.

— Забыла, как он нас тогда отымел? В хвост и в гриву.

— Да ее не было там, в Вене, — засмеялся Славка. — Она ж год только как пришла.

— Ну да, ну да, точно. А мне чего-то кажется, будто ты, Алька, с нами всю жизнь работала.

— Неспроста ему кажется, — подмигнул Зубец. — Вы, кстати, слыхали, что здесь в центральном клубе офигенная ночная дискотека по средам?

— После сегодняшнего только на дискотеку, — скептически молвила Лена.

— Ты зря! — не согласился Славка. — Говорят, там бар, и программа, и все прочее. Правда, Лен, пошли! — Он дурашливо завалился на столик перед Ленкой, пытаясь заглянуть ей в глаза.

В это время в буфет вошел Кретов, и Алька невольно впилась в него глазами. Она сидела лицом к двери и хорошо видела, как дирижер подходит к буфетной стойке, берет чашку кофе, неловко несет ее, с трудом удерживая в дрожащих руках, и, озираясь по сторонам, ставит на стол. С того момента, как закончилась репетиция, прошло не менее десяти минут, но Кретов, казалось, так и не пришел в себя. Движения его были резкими и нервными, спина совсем согнулась. Он сел за столик боком к Альке, вытащил из кармана пачку сигарет, долго не мог прикурить, потом откинулся на спинку стула, шаря по залу остекленевшим, невидящим взглядом.

«Да что с ним такое? — недоумевала Алька. — Он точно ищет кого-то, или боится… или… то и другое одновременно».

Славка и не думал поднимать со стола свою лохматую голову, и Альку это начинало выводить из себя.