Кристина Лорен - История любви одного парня (ЛП)

это означает, что 90 процентов моего мозга сосредоточено на том, ответил ли Себастиан и смогу

ли я увидеть его перед отъездом.

Я чувствую нервозность.

К справедливости сказать, что прием еды – это своеобразное событие. Папа родом из

огромной семьи, состоящей из женщин, главным удовольствием в жизни которых забота о своих

мужьях и детях. Хотя так же было и в мамином мормонском доме, но в семье папы все было

сосредоточено на еде. Женщины не просто готовили еду, они были поварами. Когда приезжает

Бабб, она заполняет нашу морозилку месячными запасом грудинки и запеканки, и делает

сдержанное, в большей степени хорошо– продуманное замечание о том, что ее внуки в основном

выживают на сэндвичах. Со временем она переросла свое разочарование из– за того, что папа не

женился на еврейке, но все равно борется с маминой рабочей занятостью и нашей вытекающей

зависимостью от бутербродов и еды в вакуумных упаковках.

Но несмотря на мамино антирелигиозное мировоззрение, она была воспитана в культуре,

где женщина обычно тоже выполняла роль домохозяйки. Ее отказ упаковывать каждый день наши

ланчи или не вступать в родительский комитет – боевой призыв всех феминисток.

Даже тетя Эмили иногда борется с чувством вины из– за невозможности чуть больше

сосредоточиться на ведении ее домашнего хозяйства. Поэтому мама пошла на компромисс,

позволяя Бабб научить ее приготовлению определенных блюд, и она старается приготовить

большую партию из них каждое воскресенье, чтобы мы питались всю неделю. И над этим

сомнительным мероприятием мы, как дети, во всяком случае, подшучиваем. Но папа это совсем

другая история: он придирчив в еде. Даже несмотря на то, что он считает себя либералом, какими

они являются, но все равно у него есть некоторые традиционные склонности. И жена, которая

готовит, – одна из них.

Мама наблюдает за тем, как ест папа, оценивая, как быстро он запихивает еду в

зависимости от качества. То есть, чем быстрее он ест, тем меньше ему нравится еда. Сегодня,

папа, кажется, едва жует, прежде чем проглотить.

Обычная мамина улыбка опускается уголками вниз.

Сосредоточенность на этой динамике помогает мне отвлечься, но только слегка.

Я оглядываюсь на телефон. Оставив его экраном вверх, я могу сказать, что только что был

звонок или сообщение: экран засветился. Я запихиваю суп с фрикадельками в себя, ошпаривая

рот, пока не вычищаю всю тарелку, и, извиняясь, встаю перед тем, как хоть кто– то из них

возразит.

– Таннер, – тихо ворчит папа.

– Домашка, – ополаскиваю за собой посуду, складывая ее в посудомоечную машину.

Он следит за тем, как я ухожу, одаривая меня понимающим взглядом за брошенное

единственное оправдание, которое он не оспаривает.

– Твоя очередь мыть вечером посуду, – кричит мне в след Хейли.

– Неа. Ты должна мне за то, что я убирался в ванной в прошлые выходные.

Ее взгляд доносит до меня образный «фак».

– Я тоже люблю тебя, ведьма.

Взбегая по лестнице наверх, я ныряю в свои сообщения.

Мое сердце сжимается, жестко и неистово. Он прислал мне пять штук.

Пять.

«Я уезжаю днем в среду»

«У меня встреча с редактором и издателем в четверг»

«Я еще не встречался со своим издателем. И должен признаться, что нервничаю»

«До меня только что дошло, что ты, наверное, сейчас за столом со своей семьей».

«Прости, Таннер»

Я отвечаю подрагивающими пальцами.

«Нет, не извиняйся, родители заставили меня убрать телефон подальше»

«Я так рад за тебя»

Набираю свою следующую мысль и потом – с затрудненными и частым дыханием –

быстро нажимаю на «отправить»:

«Надеюсь, у тебя будет замечательная поездка, но мне будет не хватать твоего присутствия

на занятиях»

Я целую минуту жду ответа.

Пять.

Десять.

Он – не дурак. Он знает, что я – би. Он должен понимать, что я влюблен в него.

Я отвлекаю себя, пролистывая Snapchat Отэм: ее ноги в тапочках. Раковина, забитая

посудой. Крупный план ее хмурого лица со словами «текущее настроение», написанными под

снимком. И в итоге, я закрываю соцсети и открываю ноутбук.

Мне нужно понять, с чем я имею дело. Проведя детство в Калифорнии, я знал, что мамина

семья – мормоны, и то, что она обычно говорила о них – что случалось в редкие моменты –

заставляло меня считать их каким– то странным религиозным культом. И только когда переехал

сюда и начал жить среди них, я отметил, что не знаю о них ничего, кроме стереотипов. Было

удивительным узнать, что несмотря на то, что другие христианские веры не согласны, но мормоны

все равно считают себя христианами. Так же большая часть их свободного времени тратится на

служение – помощь остальным. Но помимо этого они не употребляют кофе, не пьют алкоголь, не

ругаются и никаких сношений, все это кажется для меня туманным облаком секретов церкви.

Как обычно, Google поможет.

Несмотря на все мои шутки о христианской пижаме, оказывается храмовое белье не просто

скромная одежда, это физическое напоминание об их обязательствах перед Богом. К тому же,

слово «обязательство» повсюду. По сути, церковь, кажется, владеет своим собственным языком.

Иерархия в мормонской церкви исключительно мужская. Это одно из многого, куда мама

попала в точку: женщин обманывают. Конечно, они рожают детей – согласно церкви, это

неотъемлемая часть плана Божьего – и могу служить миссией, если выберут, но женщины имеют

не так уж и много власти в традиционном смысле. В том смысле, что они не могу занимать

должности или принимать решения, которые повлияют на официальную церковную политику.

Большую часть моих мыслей в последнее время – помимо Себастиана/храмового белья –

занимает единственная вещь, от которой у моей мамы закипает кровь: ужасная история церкви

СПД касательно геев.

Поскольку церковь и осуждает практику конверсионной терапии, но это вовсе не означает,

что ее не существует, или что не разрушены жизни многих и многих людей. Из крупиц, что я

собрал от своей мамы, здесь основная позиция: мормон открывается своей семье, которая

быстренько отсылает его туда, где его «излечат». Подобный род терапии заключается в

помещении человека в специализированное учреждение и электрошоковую терапию. Иногда

препараты или выработка условного рефлекса отвращения, что звучало нормально на словах, пока

я не узнал, что это означало использование наркотиков, чтобы вызвать у человека отвращение во

время просмотра однополой эротики. Интернет рассказывает мне, что более «безобидные» версии

включали в себя создание условий для позора, или преобразование в стереотипное мужское или