Уинтер Реншоу - Ройал

— Что случилось? — спрашиваю я.

Она качает головой.

— Я не могу решить, какую футболку надеть.

Ах, проблемы пьяных людей.

Я наклоняюсь и беру из кучи первую попавшуюся синюю футболку.

— Вот.

Деми берет ее, расправляет на коленях и качает головой.

— Это Брукса. Я не могу.

Я беру серую, что лежит в нижней части кучи.

— Вот эту.

Она кладет ее поверх синей. Эта футболка с эмблемой «Старшая школа Рикстон Фоллс», даже в тусклом свете спальни я замечаю это. На спине трафаретом напечатаны слова «Университетский футбол».

— Не могу, — говорит она. — Эта была когда-то твоей.

Мой желудок переворачивается. Деми до сих пор хранит мою старую футболку. Это должно что-то значить.

Она скидывает все футболки с колен и отодвигается назад, пока не упирается затылком в стену кремового цвета, с болезненным глухим стуком Деми ударяется об нее головой, и ее глаза закрываются. Через две секунды с ее губ слетает легкий храп.

— Деми, — я беру ее за руку и нежно трясу.

Ее рука холодная.

И вся испачкана.

Идея переодеть ее в бессознательном состоянии не очень хорошая, но я не могу уложить Деми, покрытую оранжевой грязью, в кровать.

Сняв халат с плеч, я снимаю с нее грязную майку. Она не просыпается. Я подготавливаю серую футболку — одну из тех, которые я отдал ей в мой выпускной год в школе, после окончания сезона в футбольной команде — и натягиваю ворот футболки через грязные волосы и аккуратно засовываю ее руки в рукава. Хлопковые шорты на ней каким-то чудом избежали «оранжевого извержения».

Я поднимаю Деми на руки, проскальзывая руками под спину и бедра, и отношу в постель. Я не знаю, где обычно спит Брукс, поэтому укладываю ее посередине. Не хочу, чтобы она скатилась. До сегодняшнего вечера я никогда не видел Деми пьяной и никогда не ночевал с ней, чтобы знать, беспокойный ли у нее сон.

Есть очень много вещей, которые мне неизвестны. Может, Деми права? Мы просто пара незнакомых людей сейчас.

Незнакомцы, которые когда-то любили друг друга больше, чем могли.

Когда Деми уже лежит и спокойно спит в своей кровати, я осматриваю свои грязные джинсы и носки, снимаю их и бросаю в мусорное ведро в ванной комнате. Быстро проверяю верхние ящики комода и нахожу ящик с пижамами Брукса.

Они сложены красиво и аккуратно. Одна к одной. Красные. Черные. Голубые. Все атласные с белым кантом. И с монограммой. Как пафосно. Я выбираю пару черных штанов и спускаюсь вниз. Иду к кушетке, хотя не думаю, что засну сегодня.

Бессонница — та еще сука, но она мне на руку, так как я хочу быть на чеку, если Деми проснется ночью и решит сделать что-то идиотское. После семи лет, кажется, ее упрямство все еще при ней.

Я остаюсь на нижнем этаже, прислушиваясь, не встанет ли она посреди ночи, нуждающаяся в очередном спасении.

И отчасти, поэтому я здесь.

Для того, чтобы спасти ее.

Ройал

Шаги по скрипучему деревянному полу в семь утра подсказывают мне, что Деми уже проснулась. Она на цыпочках подходит к двери гостиной, и я сажусь, положив локти на колени.

—Доброе утро, — нарушаю я молчание после тридцатисекундной битвы взглядами.

Она массирует свои виски.

— Ты остался.

— Да. Ты была в не очень хорошей форме прошлой ночью.

Ее взгляд задерживается за моей спиной, когда она прочищает горло, смотря в окно. Деми прищуривается, глядя на восход солнца.

— Ты должна съесть что-нибудь, — я встаю и направляюсь в сторону кухни.

— Это штаны Брукса? — Деми следует за мной, сохраняя дистанцию между нами.

— Да. Ты, вроде как, испортила мои, — я открываю дверь холодильника и нахожу полупустую коробку апельсинового сока. Наступаю на педаль урны из нержавеющий стали, стоящей рядом. Крышка поднимается, и я бросаю в него упаковку. — Думаю, ты еще не скоро захочешь апельсиновый сок.

Деми опускается на покрытый обивочной тканью барный стул. Белая ткань соответствует белой столешнице и белым шкафам. Я не уверен, что кто-то готовит здесь. Эта кухня похожа на одну из тех, которые показывают на одном из дизайнерских шоу.

Большую часть прошлой ночи я провел, изучая ее безупречную гостиную, потратил много времени на просмотр каждой фотографии в полированных серебряных рамках. На большинстве из них была изображена прекрасная улыбающаяся пара. Также было несколько портретов Роузвудов разных времен. Они вернули воспоминания о лучших временах. Я был шокирован, увидев, как по-разному они выглядели сейчас. Блисс с седыми волосами. У Роберта немного поредели волосы. Близняшки превратились во взрослых женщин. А Дерек выглядел как… как прокурор.

Я должен был пойти с ним в юридическую школу. Мы вместе собирались на практику в фирму Роберта.

Семья прокуроров.

Какой чертовски смешной план оказался.

Я замечаю, что над камином висит картина, которую, как предполагаю, нарисовала Дафна. Она всегда умела смотреть на мир через призму. Это похоже на пейзаж многовекового маяка Карвер на острове Миллера во время заката, выполненная в стиле импрессионизма; мы с Деми обычно рыбачили там. Вернее, я рыбачил, а она читала книгу на одеяле рядом со мной.

Я хватаю коробку яиц из холодильника Деми, проверяю дату и ищу сковородку в духовке.

— Ты слишком уверенно себя чувствуешь на моей кухне, — Деми наблюдает за каждым моим движением.

— Ох, да? Другие люди хранят яйца в кладовой? А сковородки в морозильной камере? — я включаю газовую конфорку и вытаскиваю лопатку из керамического контейнера рядом с плитой.

— Я не люблю яйца, — говорит она, морща нос. Она так чертовски мила, несмотря на то, что пытается казаться рассерженной. Ей не нравится, что я чувствую себя здесь как дома. Это написано на ее лице. Но Деми слишком вежлива, чтобы остановить меня. Не может быть, чтобы хорошо воспитанная девчонка из семьи Роузвуд совершила подобное, независимо от того, как обозлена на меня.

— Помнишь?

Я цепляюсь за края столешницы из белого мрамора и опускаю плечи.

— Точно. Верно. Тебе не нравится запах.

— Консистенция.

— Да, — говорю я, выключая конфорку. — Ты все еще ешь тосты?

Она кивает.

— Арахисовое масло и коричневый сахар?

Она снова кивает.

— Не то чтобы всегда. Но ты запомнил.

— Ты должна сказать мне, где лежит хлеб.

Деми соскальзывает с табуретки и идет в кладовую, откуда выходит с буханкой зернового хлеба и футуристическим тостером. Она помещает хлеб в середину тостера и выдыхает.

— Так странно. Ты на моей кухне. Готовишь мне завтрак, — голос Деми затихает в тишине. Она прикусывает губу и смотрит в окно над барной стойкой.

— Странно то, что ты на самом деле добра ко мне. Прошлой ночью ты смотрела так, будто хотела откусить мне голову.