Кэти Эванс - Реми (ЛП)

— Козел, не трогай меня!

— Эй, эй, послушай меня, — поймав ее, я удерживаю ее взгляд, мое сердце колотится, когда охотничьи инстинкты включаются на полную, готовясь снова сделать ее моей. — Я с ума по тебе схожу. Без тебя я был в аду. В аду. Не глупи, — говорю я ей, многозначительно сжимая ее лицо. — Я люблю тебя. Я люблю тебя . Иди ко мне.

Я притягиваю ее к себе на колени, и она начинает тихонько плакать. Каждый маленький всхлип разрывает меня пополам. Я, может, и не помню, что делал, когда она ушла, но я помню ее отсутствие, словно проклятие. Может я и облажался, но все, что я, возможно, сделал, было направлено, чтобы заполнить пустоту, которую она во мне оставила, и которую никто, кроме нее, не мог заполнить.

— Как ты думаешь, как хорошо я справлялся, когда ты ушла? — спрашиваю я ее, и воспоминания причиняют мне чертовски невыносимую боль. — Думаешь, мне было легко? Что я не чувствовал себя одиноким? Преданным? Обманутым? Использованным? Отвергнутым? Никчемным? Мертвым? Думаешь, не было таких дней, когда я ненавидел тебя сильнее, чем любил, за то, что ты разорвала меня на куски? Как думаешь?

— Я оставила все ради тебя, — она смотрит прямо на меня, испытывая такую боль, словно я нанес ей физический вред. — С тех пор, как я тебя встретила, все, чего я хотела — быть твоей. Ты сказал, что ты — мой. Что ты был моим... моим... Настоящим .

Болезненный стон вырывается из меня, когда я прижимаю ее к себе, тихо рыча.

— Я — самое, черт побери, настоящее, которое у тебя когда-либо будет.

Она все еще смотрит на меня снизу вверх, и её наполненные болью и слезами глаза, впились в меня, словно когти.

— Это должна была быть я, все те разы, — говорит она, рыдая. — Это должна была быть я, только я.

— Тогда, блин, не говори мне, что любишь меня, уходя. Не проси сделать тебя своей, затем сбегая при первой же возможности. Я ведь даже не мог пойти за тобой. Разве это честно по отношению ко мне? А? Я даже не мог подняться на свои чертовы ноги, чтобы остановить тебя.

Ее всхлипы становятся громче, моя чертова грудь болит за нас обоих.

— Я пришел в себя, чтобы прочесть твое письмо, вместо того, чтобы увидеть тебя. Ты была единственным, кого я хотел видеть. Единственным. Что я хотел. Видеть, — говорю я ей тихо.

Черт. Возможно, я бы хотел не говорить ей этого, но она причинила мне боль, и она этого не знает. Может, физически я и силен, но она выпотрошила меня. То, что она сделала, разорвало меня на части, а ее боль, та самая, что она испытывает из-за меня, разрывает меня еще сильнее.

Так, плача, она и засыпает, ее рыдания становятся все тише, пока не остаются лишь всхлипы в ее тихом дыхании. Я вдыхаю запах ее волос, держа ее ближе, чем когда-либо. Я не хочу, чтобы она уходила. Даже на одну ночь, даже к Диане в номер. Я не помню, что делал, когда она оставила меня, я был не в себе. Но это не имеет значения, ничто не имеет, кроме того факта, что ее не было со мной .

Когда она окончательно засыпает, я начинаю снимать с нее одежду, оставляя ее трусики напоследок, стаскивая их по ее ногам и отшвыривая в сторону с остальной одеждой. Я встаю, чтобы и самому раздеться, затем голый возвращаюсь в постель.

Я настолько твердый, что яйца болят, но Брук дрожит во сне и тянется к теплу моего тела, и невинно переворачивается во сне, чтобы прижаться ближе ко мне.

— Вот так, я здесь, — говорю я, оборачивая руку вокруг нее. Я провожу носом вдоль ее затылка, лаская ее на протяжении ночи, нюхая и вылизывая ее. — Я люблю только тебя. Ты моя, я твой. Я не буду принадлежать никому, кроме тебя.

♥ ♥ ♥

СПУСТЯ ДВА ДНЯ, утром ее тело составляет одно целое с моим.

Прошлым утром она была притихшей и злилась, но этим утром я наконец-то успокоил ее, и она лежит расслабленная в моих объятиях. Ее темные волосы разбросаны по подушке позади нее, она лежит на животе, лицом зарывшись мне в грудь, и я, наконец-то, могу спокойно вздохнуть.

Черт, вчера я чувствовал себя таким ненужным куском дерьма, что каждый вздох давался с трудом, словно я под толщей воды. Мне даже пришлось позволить дать себя ударить на вчерашнем бое, чтобы она перестала меня игнорировать и прикоснулась ко мне.

Она не касалась меня и я, блин, не могу этого выносить.

После боя у нее уже не было выбора.

Она беспокоилась обо мне, обрабатывала рассеченную губу, пока не поняла, что я пропустил этот удар нарочно. Тогда она начала рвать и метать, приказав мне отправляться в душ, чтобы она могла после натереть меня маслом. Мне нравится позволять ей думать, что она может приказывать мне. Но не в этот раз. Я отнес ее в душ, и сказал, что она будет любить меня, чего бы это не стоило. Я чертовски жадный, когда дело касается ее.

— Ты идешь в спортзал? — спрашиваю я тихонько, массируя ладонью ее попку.

Она не шевелится. Прижавшись к ее спине и нюхая кожу позади ее ушка, я игриво ее щипаю, затем засовываю язык ей в ухо, отчего мой член мгновенно твердеет, а быстрый взгляд на часы подсказывает, что на это есть время.

— Ты — самая трахабельная штучка из всех, кого мне довелось удовольствие видеть, касаться и сосать, — хрипло говорю я, обнюхивая ее.

Она тихонько вздыхает. Я заставляю себя встать с постели и сходить почистить зубы, затем беру одежду из шкафа, и натягиваю спортивные штаны. Она все еще спит, а у меня все еще стоит, так что я отбрасываю футболку в сторону и возвращаюсь к ней в постель, чтобы разбудить.

Я стаскиваю с нее простыню, чтобы от холодного воздуха ее кожа покрылась мурашками и я мог слизать все до одной с ее попки. Я кусаю одну половинку, затем другую, скользя руками между ее ножек, чтобы накрыть ее киску, тихонько рыча, когда мой член начинает пульсировать, но когда и после этого она не стонет и даже не двигается, я, хмурясь, отодвигаюсь, чтобы посмотреть на нее.

Прошлой ночью она была уставшая и все равно позволила мне взять ее. Она была немного вялой, пока я трахал ее, позволяя мне переворачивать себя, лизать, засовывать пальцы и язык. Каждый раз она кончала быстро и сильно, ее влажный сонный взгляд следил за мной, пока я говорил ей, как приятно она чувствуется, как хорошо пахнет...

— Ты такой твердый из-за меня, люблю, когда ты во мне, — шептала она полусонная.

— Я, блин, хочу жить в тебе, — повторял я, опять и опять, как говорил раньше.

Она стонала и кончала, и после нашей ссоры мне все время было мало, так что после одного-двух часов отдыха, я разбудил ее, обнюхал, оттрахал ее, обожая то, какой мокрой она была.

Сейчас она так крепко спит, что я не могу ее разбудить. Пробежав глазами по ее округлостям, я мысленно занялся любовью с каждым сантиметром ее тела, затем накрыл ее обратно простыней, наклонившись, чтобы убрать прядь ее темных волос за ухо.