Тилли Коул - Рейз

— Ты спасла его, — прошептала она потом, мы сжали руки чуть крепче, я знала, что с сегодняшнего дня наши жизни изменятся к лучшему.

Немного погодя я встала со скамейки и пошла в дом. Мама Толстая была на кухне. Как только я вошла, ее взгляд упал на мое избитое и хромающее тело.

— Киса… доченька моя, — тихо сказала она, протягивая мне руку, перед тем как обнять.

— Все в порядке, мама. Теперь все будет хорошо.

Она прижала меня к груди и прошептала:

— Бог вложил часть души моего сына в тебя, и когда он сбился с пути, он последовал зову и смог найти путь обратно. Ты — половинка его души. Ты — его спасительница… спасительница для всех нас.

Еще больше слез хлынуло из моих глаз, я отстранилась и поцеловала ее в щеку. Словам не было места.

— Твоя мама будет радоваться за тебя на небесах.

— Мама… — произнесла я, борясь с подступившим комком.

— Ш-ш-ш… теперь все будет хорошо. Не надо никаких слов или объяснений. Все случилось, как должно было случиться. Прошлое в прошлом. Следуй новым путем в будущее. Мой сын вернулся, человек, который забрал его умер, а ты любишь его каждой своей частичкой. Разве я могу желать чего-то еще?

Выслушав ее, я улыбнулась, испытывая чистейшую радость, и спросила:

— Где?..

— В своей комнате, — прервала мама Толстая.

Все еще улыбаясь, я поцеловала ее в щеку, прошла через гостиную к лестнице и стала подниматься вверх, когда услышала, как поет мама Толстая, впервые за много лет.

Папа Иван был в своем кабинете, сидел за письменным столом, на мгновение мне показалось, что и не было этих последних двенадцати лет. Он говорил по телефону, и я нахмурилась, когда услышала его разговор о ГУЛАГе… он упоминал номер 362.

— Я хочу знать его имя, откуда он и кто те люди, что отправили его в это место.

С того конца телефонного разговора послышался другой голос, но Иван прервал его и ударил кулаком по столу:

— Я оплачу, сколько нужно, деньги не имеют значения, это для моего сына! Найдите ответственных за это и убейте их.

На мгновение я закрыла глаза и почувствовала сожаление. Лука получил шанс на месть благодаря 362, своему другу… чтобы отомстить людям, которые его ложно обвинили.

Лука хотел сделать то же самое для своего единственного друга. Это чуть не сломало меня.

Открыв дверь в комнату Луки, я вошла и увидела, что он сидел на своей старой узкой кровати, свесив голову. На фоне всего этого комфорта в голубых тонах он казался таким огромным. Мне стало не по себе. Это было так невероятно видеть его тут, в его комнате.

— Лука?

Он поднял голову и его карие глаза засветились. Закрыв дверь, я подошла к кровати. Мне захотелось сесть рядом с ним, но прежде чем я смогла сделать это, Лука сгреб меня в свои большие объятия, прижался головой к моей шее и вдохнул мой запах.

Это заставило меня улыбнуться, поскольку это было одним из того, что он не утратил.

Я погладила его по волосам, прижалась к его голове в долгом поцелуе.

— Ты в порядке, малыш?

Он покачал головой, давая понять, что «нет», и я обняла его крепче. Я и представить себе не могла, что ему приходиться переживать прямо сейчас. Шок из-за того, что он вернулся сюда. Шок от понимания, что он не был одинок в этом мире. На самом деле, наоборот.

Его любили. Как же чертовски сильно его любили.

— Все будет в порядке, ты же знаешь, — успокаивала я его.

Лука поднял голову и наши взгляды встретились.

— Я не знаю, что делать теперь. Я так долго прожил лишь с одной целью, с единственным намерением, и не знаю, как теперь быть. — Он выглядел расстроенным. — Что теперь, solnyshko? Что мне теперь делать? Что мне делать, если все что я умею — это убивать?

Я обхватила его щеки и прижалась лбом к его голове.

— Ты научишься жить заново. И я буду рядом с тобой.

Глаза Луки наполнились слезами, и одна упала на лицо, скользя по шрамам… и это была невозможная, самая душераздирающая вещь, которую я видела.

— Малыш, не плачь, — сказала я, мое горло пересохло. — Все хорошо. Я люблю тебя, люблю тебя очень сильно.

Глаза Луки встретились с моими, его длинные темные ресницы были мокрыми. Он поднял руку и положил поверх моей, которая лежала на его щеке.

— Я — свободен… наконец-то свободен… я не…я не…

Сердце взрывалось в моей груди от выражения смятения на его лице, я прижала свою вторую половинку так близко к себе, как могла.

Поднеся рот к его уху, я спросила:

— Будешь моим?

Лука успокоился в это же мгновение. Затем я почувствовала как десять лет боли и потерь покидают его.

— Я твой, solnyshko. Я весь твой. Так было и будет всегда.

Эпилог

Шесть месяцев спустя…

— Lyubov moya… — простонала я, когда Лука двигался во мне. Я царапала его спину, наклонив голову, чтобы он целовал мою шею.

— Solnyshko, — стонал Лука, его бедра стали двигаться быстрее, член был твердым, как сталь, я была на грани, и мы были близки к тому, чтобы кончить вместе.

Наше дыхание участилось, мои руки скользнули в его волосы, и я потянула их. Лука же вытянул свои руки, ухватившись за спинку кровати, толкаясь сильнее внутрь меня, заставляя меня терять контроль.

— Малыш! — вскрикнула я, чувствуя, как накатывает оргазм, и сжимая ноги вокруг его талии. Лука поднял голову и прижался ртом к моему. Наши языки мгновенно столкнулись, дико и беспорядочно.

— Киса… Киса, — взревел Лука, отрываясь от моих губ, его шея напряглась, как и мускулы, когда он кончил, уводя меня за край вместе с собой.

Лука дернулся внутри меня, а затем рухнул на мою грудь, его кожа была влажной от занятий любовью часами подряд.

Вчера мы поженились.

Наконец. В нашей церкви, отцом Хрущевым.

Официально я была женой Луки, и не было никого счастливее на Земле, чем я прямо сейчас, прямо в эту секунду.

Я провела рукой по белокурым спутавшимся волосам Луки, он затаил дыхание. Подняв голову, Лука прижался к моим губам в долгом ленивом поцелуе и произнес:

— Я люблю тебя, Solnyshko.

Я провела пальцем по его щеке и ответила:

— Я тоже люблю тебя.

Застенчиво улыбаясь, Лука, который каждый день на протяжении шести месяцев был со мной, до сих пор не мог привыкнуть к свободе, он чувствовал, что не заслуживает моей безусловной любви.

Воспоминания о своем прошлом в ГУЛАГе возвращались к нему кошмарами, он просыпался в холодном поту, лица сотен мужчин и мальчиков, которых он был вынужден убить, не давали ему нормально спать. Кошмары были настолько ужасными, что первые ночи Лука отказывался засыпать. Я не могла видеть его таким, поэтому бросила вызов папе и проигнорировала православные традиции. На следующую ночь я спала рядом с Лукой в его детской кровати, и он ни разу не проснулся.

Он нуждался в том, чтобы я спала рядом.

Я отгоняла прочь его ночные кошмары.