Ольга Анисимова - Школьный роман (СИ)

– Когда уж тебе было думать, если приперло! – ухмыльнулся Женя.

– Замолчи! – холодно оборвала его Марго.

– Не буду я молчать, я, между прочим, пострадавшая сторона!

Маргарита Николаевна бросила в мусорную корзину грязный тампон и оставила Женькино лицо в покое, убедившись, что кровь из ранок больше не сочится.

– Пострадавшая сторона здесь, кажется, я, – ответила она, – вы не находите? Еще одну вашу драку я просто не вынесу. Ты понимаешь, Егор, о чем я говорю?

Егор не успел ей ответить, как снова в разговор влез Женька:

– Он не понимает – я понимаю! Кого-то из нас нужно будет выгонять из школы. И я догадываюсь кого!

Маргарита Николаевна сделала вид, что не услышала этих Женькиных слов.

– Егор, ты можешь быть свободен, – неожиданно произнесла она, – иди в класс, я подойду минут через десять. Может быть, еще удастся спасти урок.

– Это еще что за перемена участи? – возмутился Женька, – А как же разговор при директоре?

– А у тебя он будет, – невозмутимо ответствовала ему Марго, – Если Борис Иванович свободен, то прямо сейчас. Спасибо, Вера Васильевна, за помощь…

Медсестра вышла из кабинета, следом за ней направился к выходу Егор.

– Ну, значит, опять все шишки на меня? – нарочито устало вздохнул Женя.

– Закрой рот, наконец! – взорвалась Маргарита Николаевна, проводив взглядом Егора. А когда за ним закрылась дверь, решительно повернулась к Жене и ледяным тоном отчетливо проговорила:

– А теперь послушай меня внимательно! Если ты еще хотя бы на шаг приблизишься к Егору Васильеву, если хоть одно слово произнесешь в его адрес, я тебя выкину из школы! Ты взялся меня изводить, но я тебе это не позволю! Если отец возжелает принять свое драгоценное чадо у себя – поедешь к нему, а если же нет – будешь учиться где угодно и как угодно. Меня это скоро совсем перестанет интересовать. Ты ведешь себя как неблагодарная дрянь! Ты превратился в такого отъявленного мерзавца, что у меня начинает болеть сердце после очередной твоей выходки! Ты сам отдаешь себе отчет, что ты творишь?

– Отдаю, – хмуро ответил помрачневший Женя. А Маргарита Николаевна, коротко взглянув на него, вдруг заговорила несколько иным тоном:

– Я признаю, что уделяла тебе мало внимания, но ты должен понять, что это связано с объективными факторами! Теперь ты подобным образом пытаешься привлечь мое внимание к себе? Женя, пожалуйста, поверь мне, что ничья судьба не волнует меня так, как твоя, что ни о ком у меня более всего не болит голова и сердце. Ну довольно уже этой глупой войны! Я прошу тебя, Женька, хватит, покуролесил и довольно. Оставь в покое Егора, не трогай его…

– «Егор, Егор», только и слышу! – вскинулся опять Женька, – да что он тебе сдался? Что ты над ним трясешься, защищаешь его, будто он невесть кто! Да он самый гадкий гад, этот твой Егор, самая гнусная сволочь, какую только можно представить! Что ты о нем знаешь? Ах, он гений, ах он отличник, такой вежливый, обходительный и прощениьице попросит, когда надо!… Ну надо же какой паинька!

Женя почти задохнулся от собственного гнева и еще яростнее добавил:

– Да он дрочит перед твоей фотографией, Маргарита Николаевна, мастурбирует то есть!…

Женя сначала не понял, что это такое горячее ожгло ему щеку. А потом до него дошло, что мать с размаху, сильно, хлестко ударила его по лицу. Женька поднял на ней глаза. Первый раз в жизни он видел Марго в таком состоянии. Она стояла перед ним бледная, судорожно сжимая пальцы, пытаясь скрыть в них дрожь. Марго смотрела на Женьку и словно не видела.

– Уходи, – потом сказала она мертвым голосом и отвернулась от него к окну.

Женька потер горящую щеку, неторопливо поднялся и вышел из кабинета, не сказав Марго ни слова.

Маргарита Николаевна пыталась успокоиться, прийти в себя. Ее ждал класс, нужно было проводить урок. Но дрожь в пальцах не проходила. Сердце начало противно ныть, как всякий раз в последнее время, когда сын заставит ее понервничать, выйти из себя. В такие минуты она чувствовала себя совершенно разбитой, больной и ненавидела себя за свою слабость, но избавиться от нее не могла…

Ситуация упорно выходила из-под ее контроля. В ее педагогическом арсенале было много методов воздействия на человека, но все они казались совершенно неподходящими для сына. Он слишком хорошо ее знал, чтобы попасться в какую-нибудь психологическую ловушку, клюнуть на педагогическую хитрость. То, что годилось для других, не помогло бы ей в случае с Женькой. Видимо, в его воспитании она наделала такое количество непоправимых ошибок, что изменить что-либо теперь ей просто не под силу…

– Маргарита Николаевна, вы искали меня? – услышала она за своей спиной голос директора. – Что-то случилось?

Марго повернулась к нему:

– Простите, что оторвала вас от дел, Борис Иванович… Но я со всеми проблемами уже разобралась сама, – еле дыша и совершенно убито механически ответила Марго.

– Что с вами, Маргарита Николаевна? – встревожился директор, пристально глядя на нее.

– Со мной? Ничего… Все хорошо, – попыталась она улыбнуться.

– На вас лица нет, вы такая бледная, Маргарита Николаевна! Вам нехорошо? Что все-таки произошло?

– Борис Иванович подошел к ней поближе и осторожно взял за руку.

Этот трогательно-заботливый жест, внимательный, добрый взгляд едва не заставил Марго расплакаться. Но она, как всегда, сумела взять себя в руки, перебороть минутную слабость. Близкие слезы могли выдать только вдруг дрогнувшие губы.

– Дорогая моя, что же случилось?! – почти с мольбой спросил директор. Ему так хотелось разделить все неприятности с Марго, взять на себя ее боль!

– Я ударила ребенка… – отрешенно проговорила Маргарита Николаевна.

Это прозвучало как нонсенс. Маргарита Николаевна, которая почти никогда не повышала на детей голоса, говорит о том, что кого-то ударила?! Борис Иванович, отказываясь в это верить, замотал головой:

– Что вы? Какого ребенка?….

– Своего ребенка. Своего собственного.

– Женьку? – Борис Иванович несколько облегченно выдохнул. – И из-за этого вы так расстроены? Да все дети получают иногда от своих родителей! Как без этого? Меня отец тоже, бывало, порол… это только пошло на пользу.

– Нет, вы не понимаете!… – Марго вдруг заметалась по кабинету, – Я дискредитировала себя этим, как мать, как педагог… Я опустилась до рукоприкладства и подписалась в своей несостоятельности! Я не могу справиться с собственным сыном! Вы ведь знаете, что это значит, Борис Иванович? Это значит, что я не имею права воспитывать чужих детей, если не справляюсь с собственным! Как я могу руководить педколлективом, давать советы родителям, если сама беспомощна в воспитании сына?

– Маргарита Николаевна! О чем вы говорите?! – Борис Иванович вдруг нахмурил брови, – Я не желаю слушать подобные нелепости! Вы просто немного устали и поэтому поддались сиюминутному порыву…