Нил Ксавьер - Оцепеневший (ЛП)

Я поджимаю губы.

Я, на самом деле, больше не хочу выводить тетю из себя, но чего она ожидала? Что я раскрою объятия незнакомке и поприветствую ее как ни в чем не бывало? Что я осыплю ее похвалой и поцелуями, как в какой-то тематической послеобеденной ТВ-передаче конца 90-х? Я знаю, что тетя Кэролайн милая и прощающая, как маленький ребенок, но ей стоило знать, что это не закончится хорошо.

— Я просила твою тетю послать мне фото с твоего университетского вечера и выпускного.

— И одно, и второе было эмоциональным разочарованием. Как и ты.

— Макс! — кричит тетя Кэролайн.

Черт возьми. Вам бы стоило мне напомнить.

Она продолжает говорить, словно не услышала ничего, сказанного мною.

— Я пыталась связаться с тобой в «Фейсбуке», «Твиттере» и «Инстаграме».

— Ну, прости, что не захотела общаться с тобой в Интернете, — после моей насмешки я наконец-то кладу в рот немного пасты, которая не совсем остыла.

Я когда-нибудь упоминала, как ненавижу холодную еду, которая не создана для того, чтобы ее ели холодной? Не смейте говорить, что «не совсем остыла» это не холодная. Холодная. Холодная! Мы позже закончим этот разговор.

— Твоя тетя упоминала, что ты живешь с друзьями. Эрин, Люком и еще… Логаном. Я правильно его назвала?

Всего лишь произнесение его имени заставляет меня бросить вилку на стол. Резко повернув голову в сторону тети, я стискиваю зубы:

— Что ты сделала? Отправила ей мою биографию?

— Макс, — осторожный тон тети Кэролайн сопутствует ее нежному прикосновению к моей руке.

— А ты выделила цветным маркером и подчеркнула места, где я впервые поцеловалась с парнем, или когда у меня начались месячные?!

Она снова пытается мягко начать:

— Макс…

— А не забыла снизу добавить примечание с моими баллами?

Сжимая мою руку, она вздыхает.

— Прекрати, mi amor (прим.перев.с исп. — моя любовь), она твоя мать…

— Нет, — обрываю я ее. — Ты, тетя Кэролайн, была мне большей матерью, чем она когда-либо.

— Что прости? — верещит женщина.

Она звучит как сломанная заводная собака.

— Ты меня слышала, — я стою на своем. — Давай я буду полностью честной. Даже когда папа был жив, ты не была очень хорошей матерью.

— Ты говоришь это только потому, что была папиной дочкой…

— И для этого была причина, — проясняю я.

— Так… — дядя Майкл присоединяется к разговору, поднимая свое пиво. — Что привело тебя в город, Брит?

— Небольшой отпуск. Хочу немного посмотреть достопримечательности, сходить по магазинам…

— А в Европе закончились магазины? — ухмыляюсь я, поднимая свой кусочек чесночного хлеба, пока мой дядя давится смешком.

— И, — она прочищает горло, чтобы огласить. — У меня есть новости.

Наконец-то! Настоящая причина, по которой Сатана вышел из глубин Ада, чтобы побродить меж наших смертных душ. Ага, я немного больше, чем просто озлобленная, и немного более яростная, но серьезно… А вы бы не были?

— Рассказывай, — дядя Майкл подталкивает к разговору.

— Как вы знаете, я вышла замуж за Брода вскоре после того, как мы уехали.

Что это за имя такое — Брод? Звучит, как раздражающий звук , который издают животные.

— Через несколько лет после нашей свадьбы, у нас родился сын. Его зовут Уилфред. — Кажется, мои голосовые связки иссохли. — И они оба сейчас со мной в городе. Я бы хотела, чтобы вы с ними встретились.

Мне как-то удается встать.

— Мне нужно идти.

— Ты не можешь уйти, Макс, — дядя Майкл вытирает руки.

— Черта с два я здесь останусь!

— Макс, — его напористый голос звучит с предупреждением.

— Дядя…

— Посмотри на свои руки, — произносит он, и я машинально делаю это, потому что мне никогда особо не удавалось его ослушаться. Они жутко трясутся. — Ты не в состоянии вести машину. И я не хочу терять дочь. Иди в свою комнату.

— Ты не можешь запереть меня, дядя Майкл. Мне двадцать пять!

— Иди, — он поднимает взгляд вверх, чтобы встретиться с моим, и серьезность — единственная эмоция, которую я сейчас вижу.

Без единого слова я спешу из комнаты к себе, закрывая дверь с хлопком. Как только я оказываюсь внутри, чувствую, что мне будто снова пятнадцать. Глаза тут же находят окно, по которому Логан постоянно пробирался сюда, раз в две ночи.

Ого. И что это обо мне говорит? Моя жизнь буквально перевернута с ног на голову, а мой мозг постоянно возвращается к гребаному Логану. Если быть честной, так же сильно, как я была его спасательным кругом в его сраной жизни, он был тем же и для меня. Если бы тогда случилось что-то серьезное, он пролез бы в это окно за рекордное время и просто лег рядом со мной там, где он был мне нужен. И он нужен мне сейчас.

Я провожу рукой по макушке, вниз по хвосту и осматриваю комнату, как расцвет своего юношества. Постеры музыкальных групп на стенах рядом с постерами книг, одеяло детского голубого цвета в красный горошек, плоский телевизор на розовой стене с синими полосами.

До сих пор не могу поверить, что тетя Кэролайн позволила мне покрасить стену в такой цвет. Я переживала странные времена! Что-то связанное с розовым и синим вместе. Эрин отговаривала и отговаривала меня от этого. Говорила, что это выглядело так, будто стошнило младенца. А Логан, ну, он помог мне покрасить стену. Он сказал, что синий цвет в комнате делает ее наполовину его.

Плюхаясь на кровать, я опускаю голову на подушки и обнимаю Микки Мауса, которого дядя Майкл привез мне со своей командировки прямо после смерти папы и ухода женщины-дьявола.

Дверь сотрясают два резких стука.

Я закрываю глаза и кричу.

— Если это Злая Ведьма с востока, уйди! Я бы предпочла, чтобы на тебя скинули дом!

Звук движения двери заставляет мои глаза открыться, и я вижу, как дядя Майкл заглядывает внутрь.

— Мне можно войти, Блинчик?

Я прилагаю все усилия, чтобы побороть улыбку, которая хочет появиться на моем лице, и киваю.

Прозвище дяди Майкла — то же самое, что и мой отец использовал для меня. Они оба любили брать меня на блинчиковые свидания. Только двое из нас. Папа привык посыпать свои блинчики шоколадной крошкой и поливать каплями шоколада, тогда как дядя Майкл покрывал свои блинчики шоколадными чипсами и орешками.

— Я кое-что тебе принес, — он пытается звучать радостно.

— Это волшебная палочка, чтобы избавиться от аномалии в этом доме?

— Лучше, — он вынимает кексик из-за спины. С улыбкой кладет его на край кровати возле меня. — Помнишь, что всегда говорил твой папа?

Я наблюдаю за тем, как он разламываем кексик пополам.

— Когда ты любишь кого-то, ты всегда отдашь ему больше, чем оставишь себе. А затем он разламывал кекс и отдавал мне большую часть.