Ксения Васильева - Вкус греха. Долгое прощание

— Здравствуйте, хулиган, — сказала Вера, — никогда не думала, что будущие послы так невоспитанны.

— Здравствуйте, дорогая жертва насилия, — ответил Митя улыбаясь, — простите меня за столь печальное происшествие, можете подавать в суд — я признаю вину, но меня простят. Присяжные будут плакать и кричать: не виновен. Он совершил это из великой любви…

Они не стали ни есть, ни пить, а улеглись в постель и занимались подобным весь вечер. Только в первом часу Митя посмотрел на часы и вспомнил, что надо звонить Нэле… И застонал.

Вера откликнулась:

— Что с тобой?

— Ничего, радость моя, я вспомнил, что должен позвонить…

— Туда? — спросила она.

Он кивнул.

— Звони, я пойду в душ, — и она легко вскочила с постели. Обнаженная, с фигурой Венеры, белой кожей и рыжими волосами — она вызвала в нем еще желание, но он остановил себя. Звонить! Беременной жене. Это последнее обстоятельство вдруг повергло его в мистический ужас.

Он позвонил, подскочила к телефону заспанная теща и зашипела, что они все спят, а Нэличка улетает с утра. Теще можно было верить, — она была такая дура, что даже врать не умела.

Вера вошла в комнату и сразу же заметила, что у него не тот вид. Что-то схмурило брови, потухли только что сверкавшие глаза…

— Все-таки с тобой что-то творится… — сказала она, садясь на постель.

— Вера, — прошептал он, голоса не было, — я должен тебе сказать…

И увидел, как сошли все краски с ее лица, и она смотрит на него обреченными глазами курицы, овцы, которых вот сейчас… Топор уже наготове.

Он подумал было, что не стоит говорить… НО? Что делать? Отбыть опять тайно? На три года? Писать письма? И можно ли писать… Сказать завтра? Когда? Утром? И отправить на работу? Нет, именно сейчас.

— Верочка, я обязан тебе сказать, что (он не смотрел на нее. Что она думает сейчас?.. А она думала, что он скажет ей, что они должны расстаться) я через два дня должен лететь в Америку. Таков приказ, который я получил сегодня. Я не хотел сразу говорить тебе — мне вообще не хочется говорить… — И добавил, чтобы как-то что-то непоправимое поправить: — Я уезжаю один. Завтра приезжает жена. Она меня будет собирать, как она говорит. Я пытался…

Вера дальнейшее уже не слышала. Она находилась в смятении. Конечно, она знала, что Митя должен уехать, и он сам говорил, но она так понимала, что произойдет это не скоро, потому что у него первый отпуск…

То есть, о том, что он исчезнет из ее жизни, она не думала вплотную, так, мимолетом мелькало — нескоро, и это «нескоро» приводило к какой-то совершенно беспочвенной идее, что вроде бы все это так далеко, что почти — никогда. И еще какие-то завиральные мысли бродили в ней: Митя разводится с женой, остается здесь…

А оказалось, к примеру, что у него дочь от другой женщины, что он улетает через три дня (а может, и нет?..), что с женой у него хорошие отношения, вон она прилетает из Киева, чтобы проводить его…

Короче, если резюмировать: Вере нет места в Митиной жизни. Так, влезла случайно со своей любовью — кто не откликнется на такое? Особенно Митя, такой эмоциональный и сексуально заряженный. Надо уходить, убегать, отвыкать. Придумала себе кумира! Надо было давно забыть о его существовании! Так нет же! Гордилась идиотской верностью, как медалью на груди! Ни с кем даже не встречалась… Верна, дескать, вечно. Кому? Женатому мужику, да еще и с любовницами! Вера заподозрила вдруг, что Риточка — не единственная женщина, кроме нее и его жены…

Обе они — дуры, которыми он вертит как хочет.

Вера неловко, спиной к Мите сползла с постели: странно, она перестала его стесняться, но когда у нее возникали подозрения либо что-то еще отрицательное, ей не хотелось, чтобы он видел ее обнаженной, будто это уже не Митя, любимый и родной, а чужой мужчина и незнакомый…

Она стала одеваться. Тут вскочил с постели Митя. Подошел к ней, повернул лицом к себе…Только бы не разреветься при нем, думала Вера, собирая себя в кулак, только бы не показать окончательно, что он для нее значит. Ее первая, безумная, и она чувствовала — единственная в жизни любовь…

— Вера, дорогая, что с тобой? Куда ты среди ночи? — спросил Митя дрогнувшим голосом.

Она не смотрела на него, застегивала пуговицы на платье, закалывала волосы и как бы среди дел ответила:

— Митя, ночью можно взять такси. Я не хочу доставлять тебе неудобства. Мало ли, когда прилетит твоя жена, а вдруг мы проспим?.. Нет, дорогой, лучше я уеду сейчас. Ничего страшного. Так лучше, ну правда же! — Она взглянула на него.

Обреченности в ее глазах не было, и Митя даже подумал, что минуту назад это ему прибредилось, — так ему хотелось!

На самом деле у Веры спокойное лицо и отсутствующие глаза, потому что она была будто уже далеко-далеко отсюда…

— Я поставлю будильник на десять, раньше она не прилетит!

Он стоял перед ней голый, вдруг замерзший, и бормотал жалкие слова про будильник и прочую чепуху, а надо бы пасть на колени и рыдать, и умолять ее остаться… Но он почему-то сейчас не мог этого сделать. Что-то стопорило в нем, — может быть тот обман, которым он окружил ее, а она догадывалась…

Беременная Нэля! Это звучало и звучало в нем, и он стал думать, что не надо никаких дочек… Он собирается жить с Нэлей? Тогда зачем он так яростно привязывает к себе эту женщину? Так завлекает ее и привязывается сам?.. Когда он поумнеет? Или как? Посовестнеет?..

Он молча тупо смотрел, как она бросает в сумку вывалившуюся помаду, осматривает комнату, не забыла ли чего… И тут он начал лихорадочно одеваться. Она удивленно посмотрела на него:

— Не надо, Митя, я сама найду такси. Или считаешь, что ты должен быть комильфо? — в ее голос проникла ирония.

Он пробормотал:

— Можешь гнать меня к чертовой матери, но я провожу тебя…

Одевшись, он подошел к ней, — она стояла уже у двери, — и сказал просяще:

— Вера, не уходи… Молю тебя. Мне нужно многое сказать…

— Митя, — ответила она очень ясным и спокойным голосом, — все понятно и просто. Не надо ничего усложнять. Жена приедет тебя проводить. У тебя обязательства! Где тут мне место? Да я и не претендую ни на что. Нам было хорошо? Да, прекрасно. Что мы еще можем хотеть? Больше ничего, дорогой… Если хочешь проводить меня — проводи.

Они вышли вдвоем. Митя не стал задерживаться на лестнице, как обычно, а вошел с ней в лифт.

Она усмехнулась:

— Зачем этот подвиг? Кому он нужен?.. Смешно, Митя, ты как ребенок… — Нажала на кнопку и вытолкнула его из лифта.

Она вышла на минуту раньше, чем он сбежал по лестнице, — швейцарка не спала и внимательно оглядела и ее, и его.

«…Черт с тобой, старая карга!» — подумал Митя, которому казалось, что жизнь рушится с физически слышимым грохотом.

Вера собралась садиться в такси, но он схватил ее за руку и остановил. Глаза его блестели, лицо было настолько бледно, что даже загар не спасал.