Эми Хармон - Такая разная Блу (ЛП)

Я с трудом могла представить себе двадцатилетнюю Шерил. Сейчас ей было далеко за сорок, и она не очень соответствовала этому возрасту.

— Шерил живет в Неваде. Она растила меня после смерти Джимми, — объяснила я, надеясь, что весть о кончине Джимми не слишком шокирует мою бабушку, но она только кивнула, как будто знала об этом.

— Брат Джимми прислал мне письмо, когда нашли его останки. Но он никогда не упоминал о тебе, — сдавленно произнесла Стелла.

— Он и не должен был. Мы никогда с ним не встречались. Семья Джимми ничего обо мне не знала, — объяснила я.

Мы сидели молча, каждый мысленно распутывал клубок из тайн и размышлял, что привело нас к этой части истории.

— Джимми сказал, что нашел меня в ресторанной будочке. Я спала. Он дождался возвращения мамы. Он рассказывал Шерил, что она вела себя странно, но он подумал, что это из-за того, что он был незнакомцем, сидящим рядом с ее ребенком. Возможно, она вела себя так, потому что узнала его и была удивлена.

— Мы знаем, что Джимми не причинял вреда твоей матери, Блу. Полиция нашла того, кто это сделал, — выразительно произнес Уилсон, словно знал, какие мысли могут возникнуть в моей голове.

— Джимми никогда не обидел бы ни одно живое существо, — согласилась Стелла. — Но я не понимаю, как ты оказалась у него?

— Он сказал, что на следующее утро обнаружил меня спящей в кабине своего грузовика.

— Значит, так оно и было, — убежденно сказала Стелла. — Джимми Ичхоук не был лжецом. Должно быть, Вайнона проследила за ним и подбросила тебя. Возможно, она собиралась вернуться. Возможно, она хотела рассказать ему, кто она. А может быть, она приняла огромную дозу наркотиков и была в отчаянии… — Стелла высказывала одно предположение за другим, пока ее голос не стих. По каким-то своим причинам Вайнона сделала то, что сделала, и никто уже не узнает почему.

— Джимми был моим дедом, — пробормотала я, придя к выводу, который был очевиден с той минуты, как бабушка показала мне его фото. — Я и правда Ичхоук.

Наконец-то, мне больше не хотелось плакать. Совсем наоборот. Мне хотелось смеяться. Мне хотелось воздеть руки к небу и танцевать, воздавая ему хвалу и молитвы. Я хотела бы рассказать об этом Джимми. Сказать ему, что люблю его. Извиниться за то, что сомневалась в нем. Уилсон и Стелла наблюдали за мной, челюсти Уилсона были плотно сжаты, в глазах плескались эмоции. Я потянулась к нему и поцеловала его в губы, прямо при бабушке. Ей придется к этому привыкнуть. Затем я повернулась и обратилась непосредственно к ней.

— Когда Шерил призналась мне, что Джимми не мой отец, это был худший день в моей жизни. Я потеряла его не только физически, но во многих других вещах. Я не знала, кто я. И понимала, что не знаю, кем был он . — Я замолчала, справляясь со рвущимися наружу эмоциями. — Но все равно он принадлежал мне. А я принадлежала ему.

Стелла заплакала. Когда я закончила говорить, из ее груди вырвался стон облегчения, а я опустилась перед ней на колени и сделала то, на что никогда не была способна до Уилсона. Он скорбел вместе со мной, поддерживал меня, помогал идти вперед и ничего не просил взамен. И поскольку он сделал это для меня, я смогла открыться и ей. Я крепко обняла ее и не отпускала. Я почувствовала, как она прильнула ко мне, а затем вцепилась в меня, всхлипывая и оплакивая человека, с которым плохо поступила, дочь, с которой не справилась, и деда, которого потеряла. Так много тайн, так много неверных решений, так много боли.

Глава 30

Небо

Наконец я встретилась и с Итаном Джекобсоном. Я была полна тайн, полна скелетов и незнания. Я снимала паутины и тяжелые шторы, позволяя дневному свету осветить жизнь, которая представляла собой сплошные темные углы. Встреча не была ни длительной, ни приятной. Итан Джекобсон оказался обычным парнем с пухлой женой, парой милых белобрысых ребятишек — Сейлор и Сейди — и пятнистым псом. Мой отец полностью утратил сходство со своей школьной фотографией. На смену хмурой юности и торчащим светлым волосам пришли улыбка и седина. Он был тихим человеком среднего возраста. Единственной вещью, которая не изменилась, были его поразительные голубые глаза. Он посмотрел на меня этими голубыми глазами и, очевидно, заметил, что у меня точно такие же. Я уверена, он заметил также мои черные волосы, оливковую кожу и сходство с девушкой, о которой он когда-то заботился, по крайней мере некоторое время.

Меня, однако, он не отверг. Он сказал мне, что он мой отец и что будет рад узнать меня получше. Он расспрашивал меня о моей жизни, мечтах, о будущем с Уилсоном. Я отвечала уклончиво. Пока он не заслужил моего доверия. Возможно, однажды заслужит. Я пообещала быть на связи. Мне хотелось узнать своих сестер. Сидар-Сити находился всего в трех часах езды от Боулдера, так что я могла к ним ездить. Семья приобрела для меня особую важность, так как у меня была дочь, которой однажды понадобятся ответы. И я смогу предоставить их. В мельчайших подробностях.

***

Я спросила бабушку, стоило ли… менять деда на работу? Я не хотела ранить ее, просто хотела понять. Она выдала кучу фактов и интересных подробностей.

— Ну, в 1984 году пайути получили 4,470 акров земли на юго-западе Юты и 2,5 миллиона долларов, который мы пустили на развитие экономики и услуг племени. Наша медицина стала намного лучше, так же, как и образование. Мы смогли построить новые дома, открыть и обслуживать пару фабрик. Но мы продолжали борьбу за право на воду, за свои земли и за процветание людей. Всегда было чем заняться. — Она весело улыбнулась, но руки ее дрожали, и она избегала моего взгляда. Спустя некоторое время она снова заговорила:

— По правде сказать, на личном уровне это того не стоило, Блу. Когда все сказано и сделано, когда существует столько благородных причин, когда совершено столько добрых дел и существует еще столько работы, мы жертвуем всем, становясь представителями, а не возлюбленными, организаторами, не женами и гласом народа, не матерями. Я отдала все, что имела, во имя добра, но взгляни, скольким людям я причинила боль. Работа всей моей жизни оказалась важнее людей в ней.

***

— Я думал о той истории, которую ты рассказала мне в день, когда родилась Мелоди, — хмыкнул Уилсон, нахмурившись и поджав губы. Он играл на виолончели в моей маленькой гостиной, как делал каждую ночь, если я не занималась вырезанием. В этом случае мы наполняли подвал сладкими звуками струн и шлифования. Дни, когда я слушала его игру через вентиляцию, остались позади.

— Та, про которую ты сказал «отстой»? — буркнула я, желая, чтобы он сыграл еще одну песню. Я сидела полусонная в своем кресле, и низкие тона расслабляли и навевали дрему. Это было подобно эликсиру, и я сходила с ума как от музыки, так и от музыканта.