Алюшина Татьяна - Утоли мои печали

«Ну, чего ты вдруг так тосковать взялся? У меня все хорошо, мы теперь с Петенькой, и у нас все в порядке! И незачем так уж горевать, только меня расстраивать!»

Григорий даже обернулся, посмотрев себе за спину, настолько реальным послышался ему ее голос – понятное дело, никого не обнаружил, даже стушевался как-то своей реакции. И подумалось вдруг: бабушка теперь с дедом, и у них наверняка все хорошо. Вдвоем же. Небось, смеются над какой-нибудь шуточкой и над всеми собравшимися, такими серьезными и торжественно печальными!

Поминки шли своим ходом, несколько затянувшись, Григорий вышел в холл, остановился у окна, в задумчивости глядя на улицу, тут его и нашел отец. Подошел, положил руку на плечо и спросил:

– Ты как?

– Нормально, – кивнул Григорий.

– У вас с ней особые отношения были, – вздохнул печально Павел Петрович. – Она всегда любила тебя больше всех. Да и ты ее, – и похлопал сына по спине. – Ничего, сынок, мы с мамой никогда не обижались. Вы на самом деле очень совпадали характерами, юмором, восприятием жизни и мира. И так бывает. В народе говорят: встретились родственные души.

Помолчали.

– Поеду я, – повернувшись к отцу, сказал просто Григорий.

– К Марьяне? – спросил Павел Петрович.

– К ней.

– Я рад, – улыбнулся отец. – Она очень хорошая девочка.

– Позови Женю, поедем мы с ней, – попросил Григорий. – Я заметил, что она уже устала.

– Машину возьмешь?

– Нет, помянул парой рюмок, – отказался сын. – На электричке доберемся, а там такси.

В еще не битком набитой, но уже достаточно наполненной людьми старой электричке Вершинин присмотрел два местечка. Устроив Евгению Борисовну поудобней, сел сам, сложил руки на груди, вытянул ноги, закрыл глаза и попытался подремать.

Григорий любил стук колес, под который ему всегда замечательно думалось, и любил поезда, обещание перемены, новые места, впечатления и новую, неведомую жизнь. За время странствий ему пришлось немало поездить по железной дороге, на разных поездах, в основном стареньких, скрежещущих, доживающих свой непростой век, но и на современных, скоростных. Если сложить весь путь, то, пожалуй, страну пару раз опоясать можно. Дробный стук колес всегда умиротворял Вершинина и настраивал на особый лад.

Но не сегодня.

Сегодня мерный стук колес чем-то непонятно диссонировал с его внутренним состоянием, и ритм его не успокаивал, а скорее раздражал дисгармонией.

Григорий подумал про то, что перед отъездом успел в авральном режиме завершить текущие дела и, по сути, закончил на Алтае свою работу. Пора бы определиться с Архангельском.

И от этих размышлений на душе стало еще поганей.

«Куда-то не туда я рулю», – тоскливо подумалось Вершинину.

Не туда – не туда, не туда – не туда – тут же застучали для него колеса, усугубляя и без того тяжелое настроение.

«А куда, блин, надо-то?!» – в сердцах подумал Григорий.

Домой-домой, домой-домой – запели неожиданно колеса.

Тут их ритм словно выровнялся и стал веселее, и отпустило что-то в душе, будто давно сжатая пружина, наконец, распрямилась.

«Домой?» – переспросил Вершинин себя с удивлением.

И неожиданно все встало на нужные места и приобрело истинный смысл, четкую логику и красоту решения.

«Домой! – выдохнул он облегченно. – Конечно!»

Обычно, когда исследования и работа над каким-то проектом заканчивались, то еще загодя, за пару-тройку месяцев в Григории уже нарастало беспокойство, порождающее торопливость и нетерпение, и он понимал, что это предчувствие движения вперед, к чему-то новому, неизученному, к перемене мест.

Чукчи называют такое состояние человека «зов заблудшей души» и считают его серьезной болезнью, что заманивает человека в чужие места, чтобы он там сгинул.

Несколько экзотичная версия, но что-то в этом определенно есть.

А в этот раз с Вершининым все происходило не так, как обычно – вроде и закончил очередной проект, и дела сдал, и предложение интересное есть, даже более чем интересное, а… Как там сказала Маня? «Душа не лежит»? Вот и у него непонятно, к чему душа лежит. Давно бы пора определиться, и люди в Архангельске ждут ответа, а у него сплошная маета.

А тут Глаша…

И вдруг со всей ясностью и четкостью Вершинин понял – бабуля-то была права!! Права!

Пришло его время остановиться и переосмыслить весь полученный за эти годы опыт, знания, систематизировать открытия и разработки. А может, и действительно попробовать составить свой курс обучения по универсальной инженерии? Дерзнуть и написать учебник? А что? Интересно же!

Вдогонку Григория осенило пониманием и глубоким чувством правильности того, что он больше не хочет никуда ехать – только домой!

А дом его там, где Марьяна.

Вот так! Ему аж жарко стало от такого внезапного открытия!

Вершинин даже сел ровно и посмотрел в окно.

Господи! – понял он с запоздавшим испугом. По своей скитальческой привычке к свободе он чуть не отказался от женщины всей его жизни! От женщины, без которой он не сможет дальше жить, дышать, творить!

Раньше жил по-другому, воспринимал все по-другому, а встретив ее и узнав, стал совсем иначе чувствовать мир. Жизнь – глубже, мощнее, ярче. Все, абсолютно все: от вкуса утреннего чая с крыжовенным вареньем до слияния их тел, науки и творчества – все теперь имеет иной смысл, гораздо более яростный, насыщенный и великолепный!

И только потому, что Марьяна вошла в его жизнь!

Он вдруг представил, что у него нет Марьяны – вот нет, и все! Не умерла и не сгинула, а просто ее нет у него! Ему даже холодно от такой мысли стало, словно ударил кто морозом и сбилось дыханье, уколов короткой болью.

А ничего тогда не надо! Ни скитаний, ни науки, ни побед и достижений – пресно, как каша-размазня без соли и сахара. Ничего, пусто!

Как-то вот так получается!

То есть не получается без нее!

Великая сила инертности мышления!! Устоявшихся и застолбленных в сознании годами установок!

Привык за двенадцать лет воспринимать себя одиночкой – вот и катил в привычной колее, упираясь в эти свои убеждения.

Как вообще после встречи с Марьяной и того, что между ними случилось, при тех чувствах, которые он к ней испытывал, можно было еще размышлять, убеждая при этом себя в собственной правоте, и думать что-то там про то, что он по жизни странник, такой весь из себя гордый и независимый!

Чушь вообще! Бред какой-то!

Как сказала ему однажды бабушка: «Счастье преследует нас, но мы проворнее, сильнее и быстрее бегаем!» Тогда Григорий не понял этого афоризма, а сейчас вот осознал всю глубину и точность высказывания.

Как можно было не почувствовать, что пришли перемены? Если не видишь и не чувствуешь необходимость назревших перемен и сам не делаешь шаг им навстречу – они все равно настанут, только путем перелома привычного, набиванием шишек и… и потерь.