Шерил МакИнтаер - Безжалостный

Кто знал? Он мастер не только в постели, но и на кухне.

Он накрывает маленький столик на двоих, и я соскальзываю со столешницы, продолжая наблюдать за ним. Его тело такое крепкое, такое твёрдое, что с каждым движением его мышцы выделяются и перекатываются. Это потрясающе. Нет — это красиво . Думаю, что понимаю его одержимость наблюдать за красивыми вещами. Я могла бы смотреть на него всю ночь.

— В шкафу позади тебя винный стеллаж, — говорит он, нарушая тишину. — Не против выбрать бутылку?

Я поплотнее оборачиваю вокруг себя покрывало и открываю дверцу, осматривая его коллекцию. Я хорошо умею сочетать вино с едой. Мне пришлось быстро учиться в пабе. Как правило, курица хорошо сочетается с красным или белым, так что я знаю, что в любом случае не ошибусь. Обычно, всё зависит от предпочтений. Но так как в нашем блюде много овощей, я останавливаю свой выбор на белом полусладком.

Я передаю бутылку Дженсену, и он быстро изучает этикетку, после чего вкручивает штопор и достаёт пробку.

— Ты разбираешься в вине. Как долго ты работаешь в пабе?

Я устроилась туда примерно через неделю после того, как сбежала от своей старой жизни. Три месяца, одна неделя и четыре дня назад.

— Ух, несколько месяцев, я думаю, — сжимаю губы, нетерпеливо ожидая, когда вино успокоит мой участившейся пульс.

— А до этого? — он подталкивает к продолжению, наполняя бокал на половину и предлагая его мне.

Я делаю большой глоток, прежде чем ответить.

— Я писала колонку советов для подросткового журнала.

Он резко встречается со мной глазами, удивленный моим признанием.

— Я не подозревал, что у них такое есть в Огайо.

Делаю ещё один большой глоток.

— В Калифорнии, — поправляю я.

Его взгляд медленно путешествует по моему лицу, будто он что-то ищет. Я допиваю оставшееся вино.

— Так значит ты из Калифорнии?

Я прохожусь дрожащими пальцами по волосам, распрямляю завитки и играю с кончиками, занимая свои руки. Это приближается к черте, которую я не хочу пересекать.

— Если быть точнее, я из Мэна. Переехала в Калифорнию для учёбы в колледже. Осталась работать. Переехала сюда несколько месяцев назад, когда решила, что мне необходимы перемены, — честно, но не открыто. Я втягиваю воздух и продолжаю, уводя разговор от себя. — Фотография, ты зарабатываешь этим на жизнь?

Он прищуривают глаза, не упуская из вида смену темы. Стискиваю зубы, ожидая, что он вернёт меня к ней, но вместо этого, он снова наполняет мой бокал и садится.

— Фотография — это хобби, страсть и одержимость. Мне повезло иметь возможность зарабатывать на жизнь тем, что я люблю. Не говорю, что я — миллионер, но меня всё устраивает.

— Кто их покупает? Что-то вроде порно сайтов?

Он усмехается, явно оскорбленный, но я не уверена, чем именно. Я видела его снимки. Он делает фото обнаженных женщин, поглощенных страстью. Порнография.

— Я продаю эротическое искусство, а не порно.

— В чем разница? — спрашиваю я, потягивая свой напиток, чтобы удержаться от смеха на его раздраженное замечание. Должно быть, ему часто задают этот вопрос.

— Цель, — просто отвечает он.

Я опускаю бокал и складываю руки под подбородком.

— Разве твоя цель состоит не в том, чтобы сделать позирующих сексуально возбужденными?

Он смеётся, качая головой. У него удивительная улыбка, а смех ещё лучше.

— Если они становятся горячими и взволнованными, в них больше силы, но нет, это не является моей целью. Я считаю женщин красивыми. Обнаженная женщина — прекрасна. Обнаженная женщина, раскованная, во время экстаза — это живописно. Это признательность за возбуждение, — он самодовольно улыбается и поднимает бокал, как будто только что доказал свою правоту.

— Но разве искусство не призвано возбуждать каким-то образом? — возражаю я. — Будет ли смысл, в противном случае? Кто захочет смотреть, если при этом ничего не будет чувствовать?

Грудь Дженсена поднимается и опадает с каждым быстрым вдохом, а пульс на шее отчетливо виден через кожу. Он долгое время ничего не говорит, и его обжигающий пристальный взгляд, направленный на меня, заставляет моё сердце биться в два раза быстрее.

17

Дженсен

Не единожды раз, за свои тридцать лет, я боялся женщины. Но единственная, кто когда-либо близко подбиралась ко мне, вселяя страх — моя мама, и она ушла, — упокой Господи её душу, — больше десяти лет назад.

Прямо сейчас во мне вызывает страх сексуальная, умная, смелая женщина, сидящая напротив меня. Если бы её внешность была единственным, что меня притягивает в ней, то в этот момент, она определенно заставила бы меня поменять своё мнение.

— Да, — наконец соглашаюсь я. — Искусство предназначено для того, чтобы возбуждать эмоции, ты права. Однако, я не считаю сексуальное возбуждение эмоцией. Похоть — это физическое явление. Инстинкт. Основной. Животный. Мои фотографии не предназначены для этой цели. Я хочу, чтобы другие смотрели на то, что я нахожу красивым, и у них перехватывало дыхание. Хочу, чтобы они ценили великолепие в этом мире — во всех формах.

Она прикусывает свой язык между зубами, обдумывая мои слова. Это чертовски сексуально, как ад.

— Это очень важно для тебя.

Я киваю, откидываясь на спинку стула.

— Так и есть.

— Почему?

Ну не это ли вопрос на миллион долларов? Обычно, я люблю всё хорошее. Почему? Не в этот раз. И у меня нет намерения отвечать — по крайней мере, не честно. Мои глаза болят, и я тру их костяшками пальцев.

— Скопофилия, — напоминаю я ей, указывая на грудь и прибегая к лёгкому ответу.

Мы оба замолкаем на мгновение и просто смотрим друг на друга. Она не купилась на мой ответ, я ясно вижу это у неё на лице, но она не решается об этом сказать. И так и должно быть. Я не хочу напоминать ей о том, как она осторожно отвела разговор от себя всего несколько минут назад. Или о том, как я позволил ей обойти эту тему. Каждому есть что скрывать. Она может хранить свои секреты — сейчас — пока не суёт нос в мои.

На плите жужжит таймер, и я использую это, как возможностью отвлечься.

Разложив курицу по тарелкам и наполнив наши бокалы, я занимаю своё место и сразу же приступаю к еде. Смотрю, как Холланд отрезает маленький кусочек и подносит вилку к своему рту. Её челюсть движется, пережевывая кусочек самым гипнотизирующим образом. Это первое место, к которому я планирую прикоснуться своими губами, когда мы здесь закончим. Я собираюсь проделать дорожку поцелуев вдоль её челюсти, вниз к горлу, и зарыться лицом в её груди. Я начинаю твердеть, представляя это.

— Это действительно вкусно, — говорит она, перебивая мои грешные мысли.

— Спасибо.

— Где ты научился готовить?— спрашивает она, рассеянно описывая пальцем круги по краю бокала.