Евгения Перова - Созданные для любви

Первый раз это был сон: я увидела чьи-то похороны: странное кладбище, нисколько не похожее на наши погосты, и вокруг какие-то экзотические деревья вроде пальм. Я записала сон в дневник и забыла о нем, а через несколько месяцев мы получили письмо из Аргентины, где сообщалось о смерти старшего сына княгини и Алешиного отца, Петра Львовича Несвицкого. Дата похорон совпадала с датой моего сна. А в следующий раз случилось так, что во время раута у Ксении Кирилловны, супруги Николая Львовича, я обратила внимание на одного гостя: он выглядел вполне здоровым и бодрым, но я невольно вскрикнула и зажала себе рот рукой, а кузины тут же принялись теребить меня:

– Что?! Что ты увидела?!

Но я сказала, что у меня просто зуб разболелся, и убежала к себе: на самом деле я увидела, как из-под розовощекого лица этого дамского угодника и бонвивана вдруг проступил череп! Через неделю бонвивана застрелил ревнивый муж, застав того на месте преступления. Я ужаснулась. И стала прилагать все усилия, чтобы сдерживать свои эмоции при очередном видении, даже пыталась вообще избегать таких случаев, но это, похоже, было не в моей власти.

Мы подрастали, и наша с Алешей привязанность только крепла. Через три года после моего появления в Усадьбе Алеша поступил в гимназию Гуревича, и мы окончательно перебрались в Санкт-Петербург, в особняк Елены Петровны, расположенный на берегу Невы напротив Смольного монастыря, и приезжали в Усадьбу только на лето. Впрочем, лето у Елены Петровны начиналось уже в мае, а то и в конце апреля, смотря по погоде – она никак не желала пропустить цветение яблонь в своем огромном саду. В иные годы яблок рождалось столько, что обламывались ветки, и Елена Петровна делилась с монастырем, откуда потом присылали нам очень вкусную яблочную пастилу. Уезжали из Усадьбы мы обычно поздней осенью, после того, как окончательно опадали золотые листья лип и кленов. Пока мы пребывали в Усадьбе, за Алешей в Санкт-Петербурге присматривал дядя Николай, в семье которого он жил.

Конечно, мы виделись с Алешей на каникулах, но все равно страшно скучали, так что с каждым годом наши с ним расставания и последующие встречи делались все более нежными, что не могло не беспокоить Елену Петровну. Повзрослев, я часто задумывалась, что же заставило княгиню взять меня в дом? Она не была сентиментальна и не отличалась особенной добротой, хотя и злой ее нельзя было назвать. Мне часто казалось, что она пригрела меня, словно котенка или щенка – беспородного, но красивого и забавного. Ее предки заводили арапчат и карликов, а Елена Петровна нашла себе Снегурочку. Не думаю, что забирая меня из монастыря, она как-то задумывалась о моем будущем, но она уж точно не рассчитывала, что я стану ее невесткой и матерью ее правнуков. Неужели она не предполагала, к чему может привести столь тесное общение двух романтически настроенных молодых людей? Мне не хочется думать, что она была настолько цинична и сознательно растила меня для удовлетворения любовного пыла своего внука. Возможно, она просто забыла, каково это – быть молодой и влюбленной, все-таки Елене Петровне уже исполнилось восемьдесят.

Но глядя на мою расцветающую красоту и нашу с Алешей взаимную привязанность, княгиня начала задумываться: она-то прочила в жены Алеше кого-то из его кузин – Нинишь или Зинь-Зинь. Я помню, что стала часто ловить на себе ее внимательный взгляд и недоумевала, в чем провинилась. Но если Елена Петровна собиралась предпринять какие-то меры, то она уже опоздала: еще в тринадцать лет мы с Алешей обменялись клятвами в вечной и неизменной любви – в парке под плакучей ивой, на коре которой Алеша вырезал перочинным ножиком традиционное сердце, пронзенное стрелой, с нашими инициалами внутри: «А. Н. + О. Н.». А потом мы скрепили клятвы поцелуем, еще вполне невинным.

Когда мне исполнилось шестнадцать лет – как мы предполагали, не зная настоящей даты моего рождения, Елена Петровна начала усиленно искать мне жениха, который внезапно нашелся сам: Степан, сын управляющего Федота Игнатьевича Матвеева, вдруг явился просить моей руки. Я довольно хорошо знала Степу, который был уже вполне взрослым молодым человеком и имел приличную должность в одном из коммерческих банков. Так что, с какой стороны ни взгляни, партия очень достойная для такой девушки, как я. Он давно вздыхал и краснел при виде меня, но я держалась строго и никак его не поощряла. Елена Петровна поговорила со Степаном и позвала меня. Я, потупив глаза и дрожа от волнения, выслушала ее речь, а потом кинулась ей в ноги и со слезами принялась умолять не выдавать меня за Матвеева.

– Я лучше уйду в монастырь! – плакала я.

– В монастыре ты уже была, – отмахнулась Елена Петровна.

Тогда я не выдержала и призналась в том, что мы с Алешей любим друг друга, и я не могу выйти ни за кого другого, потому что поклялась ему в верности, и лучше уж в омут, чем жить с нелюбимым!

– Прямо так и любите? Ох, дети-дети…

Я любила Алешу так, что не передать словами, и клятвами мы обменялись, но никогда я не надеялась, что нам позволят обвенчаться! Безродная приживалка, взятая из милости, пусть даже и воспитанная, как барышня, – разве я ровня Алексею Несвицкому?! Я прекрасно осознавала свое положение и была готова к тому, чтобы вернуть Алеше слово и постричься в монахини, если бабушка заставит его жениться на достойной его положения невесте. Но никогда, никогда не приходило мне в голову, что я могу выйти за кого-то другого!

Елена Петровна мрачно задумалась, а я смотрела на нее с мольбой – волнение мешало мне понять, что она чувствует и о чем думает, а она, не выдержав моего напряженного взгляда, закрыла глаза. Не знаю, сколько длилось наше молчание, но вдруг что-то изменилось, как будто тонкая трещинка появилась на льду – одна, другая, третья! Неужели княгиня смягчится?! Неужели… благословит нас?! Елена Петровна тяжко вздохнула и взглянула на меня:

– Все равно Алеше еще рано жениться. Семнадцать лет, мыслимое ли дело!

– Мы подождем! – затрепетала я.

– Вот и подождите. До его совершеннолетия. А там видно будет.

Я радостно закивала, подозревая, что Елена Петровна рассчитывает за это время как-то охладить нашу привязанность и найти Алеше другую, более подходящую невесту. Но я была уверена в своем рыцаре. Всего-то года четыре подождать, подумаешь!

– К тому времени я помру, тогда и делайте что хотите, – устало сказала Елена Петровна, а потом добавила, усмехнувшись: – Если только ты меня раньше не отравишь.

Я вспыхнула и резко поднялась. Хотела что-то сказать, но горло сдавило спазмом. Наверно, лицо мое страшно изменилось, потому что я увидела испуг в глазах Елены Петровны, которая протянула ко мне руку и растерянно пробормотала: