Евгения Перова - Друг детства

– А тебе это так важно?

– Да.

Она вдруг быстро слезла с дивана и, опустив голову, пошла к двери – постояла и сказала тоном провинившейся школьницы:

– Прости меня, пожалуйста. Я больше не буду.

И ушла. Нет, ну что это такое, а?! Данила потоптался, не зная, что делать, потом пошел и с горя съел всю запеканку. Слегка успокоился и хотел было зайти к Ольге… но не решился.

А Ольга и правда чувствовала себя обновленной: то ли помогли лекарства и витамины, то ли возникшее чувство защищенности, то ли признание в любви сыграло свою роль. Но после того вечера она вообще перестала видеть Данилу – он явно ее избегал, и Ольга не знала, что и думать: вроде бы замуж позвал, и она согласилась, раз приехала к нему, а Данила струсил! Она-то хотела просто прижаться, полежать рядом, узнать его поближе – ну что такого-то?! Немножечко тепла и ласки! А он… А он сразу так ее захотел! Ну и что? Она бы уступила. Ольга хорошо знала себя, свою горячую кровь, легко закипающую от чужого желания. А почему бы и нет?! Данила нравился ей…

Ну да, нравился, нравился!

Больше, чем нравился: Ольга вдруг с изумлением осознала, что… влюбилась! Ей тридцать четыре, за плечами пять лет брака и сто лет страданий по Сорокину, пятый месяц беременности, а она – влюбилась как дура. Просто как дура. Ей вдруг захотелось наряжаться, по утрам она придирчиво разглядывала себя в зеркале: располнела, конечно, а так вполне ничего! И прижимала ладони к горящим щекам – с ума сошла! Просто сошла с ума. Это было совершенно новое чувство, совершенно новое состояние – ничего подобного она не испытывала раньше! То, что связывало их с Сашкой, – оно было всегда и просто росло вместе с ними, чтобы однажды выплеснуться наружу. То, что Ольга ощущала по отношению к Андрею, было очень сильным чувством, но как бы отраженным от его великой любви. И вот впервые в жизни она осознавала рождение любви в душе – словно в пустыне вдруг забил сильный родник. И мало того, что влюбилась! Она просто изнемогала от желания, и с каждым днем все больше и больше. «Это гормоны, – сказала ей врачиха, когда Ольга набралась смелости рассказать о своих мучениях. – Второй триместр, самое время. Да и мальчика носите. А какие проблемы? Или муж вас не хочет? Боится? Можно, только осторожненько, не увлекайтесь».

Боится! А может, и правда? Или… Раз он такой щепетильный – может, вообще передумал?! А что? Решил, что она слишком… легкомысленная?

И Ольга расстроилась: наверно, не надо было ему говорить, что ребенок не от мужа! И не знал бы…

Она много думала над тем, что скажет сыну, если тот спросит про отца, когда подрастет, и решила назвать отцом Андрея Евгеньевича, подарив тому лишних полтора года жизни. Андрей был бы не против. Может, и Даниле надо было так объяснить? А то решила, видите ли, честной быть!

Она плохо спала ночами, а рядом, за стенкой, точно так же изнывал Данила, который как-то рано утром даже пришел на нее посмотреть – Ольга спала на боку, спиной к нему, и Данила увидел только маленькую ступню, не прикрытую простыней. Ольга меняла каждый день платьица, надевала к завтраку коралловые бусы, и вообще все хорошела и хорошела, так что Данила уже совершенно не мог на нее смотреть и только краснел. Антонина лишь качала головой, наблюдая за их мучениями, и обдумывала, как бы оставить их одних на пару дней, но боялась: скажи она об этом Даньке, он вообще перестанет приходить домой, а Ольга и так тоскует, поминая его через слово. «Ах ты, господи! – думала она. – Вот глупые какие! И что с ними делать? Надо же, как их забрало…»

Наконец Данила повез Ольгу смотреть новую обстановку – она походила, полюбовалась, похвалила, а потом сказала, глядя ему в глаза ясным взором:

– Ну вот, теперь и жить можно! Спасибо тебе! – И села на диван, аккуратно сложив руки на животе.

– Пожалуйста! – Данила растерялся. – А ты что, тут хочешь жить?

– А для чего ж ты все это делал?

«И правда, на кой черт я все это делал?!» – помрачнел Данила.

– Так ты что… прямо тут и останешься?!

– А ты как хотел?

Ольга смотрела на него, слегка улыбаясь, и Данила вдруг догадался:

– Ты обиделась на меня, да?

– Да нет, чего обижаться. Кто ж на такую польстится…

– Ну что ты говоришь! Ты же видела, что со мной стало! Просто… ну… слишком быстро все.

– Ты же вроде как замуж меня звал? Или я неправильно поняла?

– Звал.

– А теперь уже не зовешь, да? После того, что узнал… про меня. Про ребенка. Ты подумал и решил, что я недостойна? Раз я такая, с женатым спала! Я понимаю, ты просто из жалости меня терпишь…

– Перестань! Перестань. Все не так. Я подумал тогда… что ты хочешь… ну… расплатиться.

– Расплатиться?!

– Я деньги у тебя брать не хотел, а ты решила – так. Мне это как-то обидно было…

– Хорошенького ты обо мне мнения!

– Ну вот, опять обидел! Черт, не мастер я разговоры разговаривать…

– Да ты и не разговариваешь! Ты вообще от меня бегаешь! А я… соскучилась…

– Правда? Ты прости, я не специально бегаю, просто сейчас у меня запарка. Я сам соскучился!

– Давай, у тебя будет выходной? И мы просто поговорим? Я не буду к тебе приставать, честное слово!

– Как это не будешь?!

– Нет, ты уж разберись, чего ты хочешь! А то ромашку устроил: сначала – уйди, противная, а потом – приставайте ко мне, приставайте!

– Да когда ж я говорил, что ты противная! Ты приятная. Ты красивая. Ты… желанная…

И ужасно смутился, а Ольга смотрела на него с нежностью. Вглядываясь в лицо Данилы, она непроизвольно подняла бровь, и он тут же повторил – они отражались друг в друге, как в зеркале.

– Ты не думай, что я… Я говорить не мастер, а так все понимаю. Я, знаешь, такой как… как подводная лодка.

– Почему – подводная лодка?

– Ну как: залег на дно, а все локаторы включены! Я все детство играл в подводную лодку – под столом. Мечта была на подлодке служить, но не вышло – куда с таким ростом!

И, улыбнувшись, напел:

– We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine…

– Он еще и поет, вы подумайте…

– А то! У нас, знаешь, какая группа была, что ты! С седьмого класса зажигали. Потом на городских дискотеках пели, по кабакам… Даже в электричках приходилось! Ой, и чего только не пели! И попсу, и рок, и «битлов», и черта лысого! Если что покруче, типа хэви-метал, так это Серега… – И Данила, скроив зверскую рожу и сделав рукой «козу», хриплым басом изобразил что-то рычащее-воющее.

– С ума сойти…

– Ну! А я больше по части лирики…

– Ты?!

Ольга смотрела на него во все глаза – господи, чего еще от него ждать?! Лирика!

– Я. Не веришь? Это я сейчас так… заматерел. А в школе, знаешь, какой был? Во! – И Данила показал Ольге мизинец. – Длинный, тощий. Мать говорила: дунь – переломится! Волосы до плеч, томный такой, прямо Ленский. Как там, у Пушкина? И… и что-то… и бессвязна речь, и кудри черные до плеч. Вот, точно – про меня. Говорить я и сейчас не мастер, а тогда еще и застенчивый был, ужас!