Наталья Миронова - Синдром Настасьи Филипповны

— Вот и прекрасно. Позвонишь Галынину — свяжись со мной.

— Хорошо. — Юля встала. — Спасибо вам за все. Давайте я посуду вымою.

— Беги, я сама вымою. И не благодари меня. Я в этом деле лицо заинтересованное.

— Вы правда не против, что мы встречаемся?

— Вот глупенькая, — покачала головой Софья Михайловна. — Я люблю Даню. Его счастье для меня — все. Если ты можешь сделать его счастливым…

— В том-то все и дело, что я не знаю! — Опять на глазах у Юли выступили слезы.

— Не спеши. Время у вас есть.

Они попрощались, и Юля ушла.

Даня не просто ждал ее: он ждал ее во дворе бабушкиного дома. Этого она не ожидала.

— Давно ты тут сидишь?

— С тех пор, как ты позвонила. Ну, как тебе «третья степень»?

Он обнял ее, и Юля вдруг поняла, что уже начинает к этому привыкать: не шарахается, не замирает, не пытается его оттолкнуть.

— Ничего страшного, — сказала она, — все нормально. Мне надо Нине позвонить.

— Пошли ко мне, — предложил Даня. — От меня позвонишь.

Они сели в ее машину и переместились с Сивцева Вражка в Калошин переулок. Поднялись на девятый этаж. Даня снова обнял Юлю.

— Погоди, дурной, говорю же, мне надо Нине позвонить.

— Успеешь.

— Твоя бабушка говорит, что надо составить план и неукоснительно ему следовать.

— Что-то слышится родное, — с улыбкой кивнул Даня. — Ладно, звони.

Юля позвонила Нине и попросила номер Галынина.

— Могу соединить в режиме конференции, — предложила Нина.

Соблазн был велик, но Юля отказалась.

— Нет, я должна сама. Это моя новая трудотерапия.

— Ну, как скажешь. — Нина переслала ей номер эсэмэской, и Юля тут же ввела его в память своего сотового.

Звонить было страшно. «Может, сейчас стирать придется», — подумала она.

— Ну? Ты чего? — ласково спросил Даня.

— Мне страшно, — призналась Юля. — Он мне работу предложил, а я его отшила, как последняя дура. Вдруг он теперь меня пошлет куда подальше?

— Не пошлет. А пошлет, так сам будет последний дурак. Звони.

Юля позвонила и, заикаясь от волнения, сказала, что, если предложение еще в силе, она согласна.

— Отлично, — раздался в трубке сильный, мужественный голос Галынина. — Когда вы сможете прийти? Сегодня суббота и уже поздно… Давайте завтра.

— Завтра же воскресенье, — робко напомнила Юля.

— Театры работают по воскресеньям, — ответил Галынин. — Это для вас проблема?

— Вовсе нет, — поспешно заверила режиссера Юля. — Я привыкла работать в любые дни… — Тут она густо покраснела, вспомнив свое последнее место работы.

Галынин этого не увидел, зато Даня увидел. Он крепко обнял ее, поцеловал свободную от телефона щеку. Юля рассеянно отмахнулась, но он не внял.

— Вот и хорошо, — говорил тем временем Галынин. — Приходите к двенадцати.

Выяснив, что она на машине, он подробно рассказал ей, как проехать к служебному входу в театр, где запарковаться, добавил, что вахтер будет предупрежден, главное, чтоб не забыла паспорт.

— Я всегда ношу его с собой, — сказала Юля.

— Прекрасно. Жду вас завтра в двенадцать.

Юля отключила связь. Надо было позвонить маме, но сидевшее в ней злое начало подтолкнуло ее этого не делать. К тому же Даня не давал ей покоя, глубоко внутри у нее уже мчались, нагоняя друг друга, опаздывающие поезда, и она отложила телефон.

Дане хотелось не спешить, у него был составлен свой план, как заставить ее полюбить свое тело, но Юля смешала все его планы, и, примерно в то самое время, когда и ее родители, они с Даней тоже занялись сексом. Только это был секс юных — жадный, голодный, нетерпеливый. Поезда сталкивались, внутри царила паника, но это была веселая паника. Когда пыль наконец осела и их тела всплыли на поверхность, Даня спросил, прижимаясь к ней:

— Опять сбежишь?

— Нет, — тихо ответила Юля. — Сама не понимаю, что на меня тогда нашло.

— Давай не будем об этом.

— Нет, давай будем. — Юля приподнялась на локте. — Я злая, понимаешь? Мне хотелось сделать тебе больно.

— Тебе хотелось сделать себе больно, — сказал Даня. — И ты не злая, ты… вреднючая.

Он проговорил это с такой нежностью, что у нее все растаяло внутри. А Даня начал ее целовать — неторопливо, подробно , не упуская ни одного кусочка подсвеченной солнцем изнутри кожи. На этой коже не осталось шрамов, все они были спрятаны глубоко внутри. Ему хотелось проникнуть внутрь, туда, где солнце, и туда, где притаилась черная тень. Но когда он коснулся губами того места, где можно было войти в нее, проникнуть внутрь, она взвилась, как подхлестнутая крапивой.

— Ты что делаешь?

— Глупенькая, — принялся успокаивать ее Даня, — ты что, книжек не читаешь, телевизор не смотришь? Это не стыдно. Я хочу, чтоб тебе было хорошо. Ну, не бойся. Тебе понравится, вот увидишь.

Но Юля никак не могла расслабиться. Ее тело напряглось, она была похожа на закрученную до отказа пружину, готовую вот-вот развернуться и выстрелить в любую сторону. Однако и Даня был упорен.

— Ну, хорошо, а так? Так можно? — Он подтянулся повыше и начал ласкать ее пальцами. — Я ведь уже был там. И все было ничего.

Его искусные пальцы ловко и незаметно делали свое дело. Наконец тугая пружина ослабла, а внутри вновь тронулись спешащие навстречу счастливому крушению поезда. Юля нетерпеливо задвигалась вместе с ним. Он снова прижался к ней губами, а она уже не могла ни бояться, ни сопротивляться, она только торопила вместе с ним желанную развязку.

В ту самую секунду, когда последовал взрыв, зазвонил ее брошенный на столе мобильник. Ни один из них был не в состоянии оторваться от другого и что-то предпринять, поэтому телефончик десяток раз сыграл веселое «рондо алла турка» Моцарта и затих.

— Надо встать. Надо же встать, — томным, совершенно обессиленным голосом протянула Юля, не двигаясь с места. — Я знаю, это мама звонила. Надо было ей позвонить.

— А что ж ты не позвонила? — столь же лениво и томно откликнулся Даня.

— Дура потому что. Я на нее разозлилась.

— Разозлилась? Ты? На свою маму? — Даня приподнялся на локте. — А что случилось?

— Понимаешь, у меня отец объявился. Двадцать лет его не было, а тут вдруг — на тебе! И она говорит, что любит его. Что он хороший.

Даня вскочил, как подброшенный пружиной.

— Раз она так говорит, значит, так и есть. Вставай давай. Ты что, ревнуешь?

— Да, наверно. Глупо, да?

— Это не глупо, это… — У Дани слов не нашлось. Он силой стащил ее с постели и подтолкнул к знакомому снимку: мужчина одной рукой обнимает женщину, а другой держит на сгибе локтя маленького мальчика. — Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Помнишь?

Юля чуть отстранилась и перевела взгляд со снимка на его лицо. Он был страшно зол! Она ни разу не видела его таким. Он был просто вне себя от ярости!