Олег Рой - Двойная жизнь

Костя уже заканчивал возню с «пенсионером», когда тяжелая отвертка, которую он старался довернуть на пределе усилий, сорвалась с разбитого шлица и вонзилась в левое запястье.

– В-в-вашу!.. – прошипел он не столько от боли, сколько от злости на самого себя. Ну ладно бы зеленым ученичком был, но ему, Рашпилю, так опростоволоситься – фу, стыдоба!

Матерясь сквозь зубы, Костя зажал руку – ранка была невелика, но кровь хлестала щедро, глубоко пропахал, – и попытался ее перетянуть. Ну да, как же, одной-то рукой, да еще зажимая, чтоб не так сильно кровило, разве справишься!

И на базе в этот час, как на грех, пусто. Только в дальнем конце чья-то косынка белеет.

– Слышь, – буркнул Костя, подходя к невысокой «пампушечке» и силясь припомнить, как ее зовут. Наташа, что ли?.. – Я тут… поранился маленько… Перевязать бы, мне несподручно.

– Господи! – ахнула «пампушечка», увидев тянувшиеся из-под Костиных пальцев багровые струйки, но тут же деловито кивнула в сторону комнатки, отведенной под медпункт. – Пойдемте.

Действовала она спокойно и сноровисто, как опытная медсестра или как минимум санитарка. Обмыла холодной водой руку, прошлась вокруг раны сердито шипящей перекисью, осмотрела, понажимала, перевязала. Костины татуировки ее не испугали, да, собственно, вообще не заинтересовали. Во всяком случае, она ни вопроса ни одного не задала, ни замечания никакого по этому поводу не отпустила. Говорила только по делу:

– Зашивать тут нечего, но если по-хорошему, так надо бы укол от столбняка сделать. Чем, говорите? Отверткой? Ну вот, она же не стерильная. Может, в поселок съездите? – Озабоченно хмурясь, она качала головой. Голос у нее был низкий, грудной. И очень певучий.

– Да ну, – отмахнулся Костя. – Стерильная, не стерильная… Я ж не в земле ею ковырялся. Ну в машинном масле разве что. Так заживет, без уколов. Спасибо вам большое.

– Что вы, – покраснела «санитарка». – Не за что! Это тоже моя работа. Медсестра-то не каждый день тут, а я курсы окончила. Мало ли что может понадобиться. Вот первую помощь оказать, как сейчас. – Она смущенно улыбнулась.

– Спасибо, – зачем-то опять поблагодарил Седов. – А я почему-то думал, что вы тут на кухне. – Он смутился. Вот зачем надо было говорить, что он чего-то «думал»? С какой стати он, Рашпиль, ремонтник, должен думать про постороннего человека?

Но Наташа смотрела просто, как будто ничего «такого» в его «я думал» и не было. Может, и вправду не было? Одичал ты, Рашпиль, буркнул он сам себе.

– Ну да, на кухне, – закивала она. – В медпункте я так, для подстраховки числюсь.

Ему ужасно не хотелось уходить от этой… Наташи, да? Такая добрая, мягкая, милая. И совсем его не боится. Удивительно. Женщин всегда, сколько он помнил, отталкивала его угрюмая молчаливость. Как будто они чувствовали в нем опасность. Или, может, потому что до сих пор ему приходилось иметь дело со всякими там шалавами? Те, кому он тут чинил туристскую снарягу, не в счет. Костя для них никто, обслуга, им обаятельного Алекса подавай. Вон опять какую-то Юлю охмуряет, хоть и группа пришлая, не с их базы. А Красавчику один черт – из их групп, из пришлых, что на день-два сюда заворачивают, – все на него вешаются, а ему и в кайф. Одна, другая, десятая. Хоть и в штормовках, а все равно как из другого мира, одно слово – дамочки. А эта Наташа – своя. Когда она промывала и перевязывала его рану, касания ее рук были удивительно уверенными, но в то же время мягкими, нежными. Ласковыми. От русых волос пахло не какими-нибудь там французскими духами, а чем-то теплым, как будто хлебом. Так бы сидел и нюхал. И разговаривал.

Костя изумился сам себе. Никогда в жизни ему ни с одной женщиной не хотелось поговорить. Что за глупости! Бабы – это бабы, а мужики – это мужики, о чем им между собой разговаривать? Нет, в книжках-то все бывает. Писатели чего только не напридумывают. Слова всякие – про то, как хорошо быть рядом, про любовь… Читая – а читал он все-таки не так уж мало, – Костя удивлялся: любовь – это ж очень простая штука, это когда в штанах печь начинает и хочется прижать, потискать, ну и все остальное. Или все-таки не только?

– Больно? Голова не кружится? – Наташин вопрос застал его врасплох. Слишком, наверное, надолго затянулось молчание, слишком глубоко он задумался, вот она и встревожилась.

– Да нет, ничего. Нормально. Хорошо хоть, генератор уже наладил, а то теперь, пока не подживет все это, из меня работник, как из бревна, – неловко пошутил он и добавил зачем-то: – Я Костя.

– Ага, я знаю, – опять улыбнулась она. – А я Наташа.

– Ну… да… – Рашпиль мучительно придумывал, что сказать. – Вам тут нравится? – придумалось наконец. А что? Она тут недавно, а он, по крайней мере по сравнению с ней, вполне старожил, почти хозяин. Вот и спрашивает, вроде как из гостеприимства, что такого?

– Ой, очень-очень-очень нравится! – Наташа, казалось, готова была запрыгать на месте, как ребенок, которого привели в «Детский мир» и разрешили выбирать чего душе угодно. – Тут так… так… так здорово, прямо чудо какое-то! И люди прекрасные, и места такие… река, лес, скалы… птицы прямо на окно садятся! И воздух… у меня аж голова кружится… – Наташа запнулась, покраснела, точно застеснялась своей восторженности.

– А вы сами-то уже попробовали? Ну… на катамаране пройти. Там дальше места еще лучше. Хотите полюбоваться? – неожиданно предложил Костя.

– Ой, да как же… Разве можно? Я ведь… – Наташа почему-то страшно смутилась. – Как же я… И работы невпроворот, когда уж тут любоваться…

– Так через три дня пересменок будет, – усмехнулся Костя. Ее смущение каким-то образом вдохновляло его, заставляло чувствовать себя сильным мужчиной, который легко решает все проблемы. – Туристов не будет. Ну разве что кто-то неплановый явится. Но, в общем… можно отпроситься и сплавать. И рука моя к тому времени более-менее заживет… Если вы мне перевязки будете делать, – добавил он «со значением», как в далекой-предалекой юности.

– Буду, конечно, – с готовностью отозвалась она, отвечая и на прямой вопрос, и, похоже, на скрытое за ним «значение».

Весь день после этого Костя, стараясь управляться одной правой рукой, украдкой трогал и даже нюхал повязку на левой. Бинты пахли медициной, а ему казалось – теплым хлебом, как Наташины волосы.

Вечером он повел ее гулять над рекой, и это было ужасно странно. Как будто у них свидание, недоумевал Костя. Взрослый мужик, а веду – и чувствую себя! – как школьник, честное слово! Вместо того чтоб хватать понравившуюся женщину в охапку и тянуть в койку – ходим, разговариваем. И это, оказывается, ничуть не менее увлекательно.

Жила Наташа в Уфе, в пригороде. Работала в детском саду, поварихой и нянечкой. А летом решила подработать на турбазе, благо тут и отдохнуть можно. Вроде бы очень обыкновенно, ничего особенно интересного, но Костя слушал как завороженный. Когда вот так, рядом, другой человек. И этот человек рассказывает тебе про свою жизнь – ты вроде бы уже и не один, вроде бы вас двое. Ужасно странно. Разве так бывает?