Татьяна Алюшина - Моя нечаянная радость

Он смотрел ей в глаза какие-то мгновения, а ей показалось, что целую жизнь. Старец улыбнулся мудрой, все знавшей и понимавшей улыбкой, и Майке подумалось, что ее жизнь вот прямо сейчас изменилась неотвратимо и навсегда. Совсем изменилась, и она теперь, пусть чуть-чуть, но все же прикоснулась к какому-то чистому и мощному источнику знаний, любви… и это остается теперь с ней навсегда.

– Сейчас вы вернетесь в город на катере, он как раз должен подойти, – перевел Никон взгляд на Матвея, и Майка словно очнулась, выйдя из-под уютного теплого гипноза, – пойдете в ЗАГС, подадите заявление и скажете, что это Старец Никон вас направил. Они помогут. Завтра утром вас зарегистрируют, оформят все документы, и ты, – он строго посмотрел на Майю, – возьмешь его фамилию, это обязательно. Вторым рейсом катера, сразу после регистрации, приедете сюда.

У Майки громко и отчетливо заурчало в животе от голода и от перепугу от этой строгости, с которой Старец повелел ей взять чужую, неизвестную фамилию.

– Голодала сегодня, девица? – улыбнулся Старец совсем по-другому, как дедушка любящий.

– Да, – кивнула Майя.

– Хмельного положенный срок не пила, постилась? – выспрашивал Никон.

– Да.

– А ты? – повернулся он к Матвею.

– Как положено: не пил, постился, с вечера без еды, – доложил мужчина.

– Хорошо. Сегодня можно поесть, но скоромное, постное, а с вечера снова строгий пост без еды. К Богородице пойдем в чистоте. А после и поговорим, – и отпустил их, напутствовав: – Идите, дети мои, исполняйте, что надобно, Господь, Бог наш с вами.

И перекрестил их по очереди.

Майка не помнила, как вышла из беседки и оказалась возле столовой, вся словно в тумане находясь под впечатлением от Старца, продолжая видеть перед собой пронзительные карие глаза пророка. И опомнилась, вернулась в действительность, когда ее кто-то чуть дернул за локоть.

– А? Что? – посмотрела она на обращавшегося к ней мужчину с правильно данным родителями именем Матвей.

– Я спрашиваю, что вы выберете из еды? – повторил он вопрос, который Майя, по-видимому, первый раз пропустила мимо.

И только тут Майка сообразила, что они стоят у раздаточного столика кухни, а на нее смотрят вопросительно, ожидая ответа, пожилая женщина в платке, что исполняла обязанности раздатчицы, и тот самый Матвей.

– Я, кажется… – что-то промямлив, пыталась пояснить она.

– Да, – кивнул мужчина и не самым добрым тоном заметил: – Под сильным впечатлением, я понял. Но у нас мало времени, так что решайте скорей, что вы будете есть, катер отправляется через пятнадцать минут.

От его наставительного холодного тона Майка окончательно пришла в себя, взбодрилась даже, спросила у женщины, каков выбор, с удовольствием взяла тарелку гречневой каши с овощной подливой и салат из огурцов с всякой зеленью и растительным маслом.

Каша оказалась потрясающе вкусной, даже лучше, чем Майе мечталось, и огурцы с зеленушкой, которые выращивали на своих огородах монахи, тоже были очень вкусные и душистые.

Майя и Матвей быстро ели, и девушка все посматривала краем глаза на этого сурового мужчину с редким именем, действительно ему очень подходившим, и чувствуя себя странно – какой-то бесшабашной, совсем молодой и отчего-то беспричинно радостной, как подросток необузданный.

Матвей от нее не отходил, молча забрал из руки ее дорожную сумку, на одно плечо закинул свой сильно полегчавший рюкзак, на другое ее сумку и, подхватив Майку под локоток, сопроводил девушку на борт катера.

Свободных мест имелось в избытке, паломники уезжали, как правило, вечерним последним рейсом, выстояв еще одну службу. Иногда к ним, говорят, еще раз днем выходит Старец Никон, правда редко. Но бывает. Кое-кто так и вовсе остается на все три дня и живет здесь в том самом бараке, кто-то только на ночь, так что пассажиров на кораблике каботажном было немного, и Майя с Матвеем вполне удобно расположились на лавке в кормовой части катера.

С этим Матвеем, холодно-отстраненным, всем своим видом предупреждавшим: «Не трогай меня!», они вообще не разговаривали – Майя и не трогала: да нужен ты, такая цаца, замороченная своими проблемами, сто лет! – просто сидели рядом молча, смотрели на проплывающий мимо берег, а потом она и не заметила как заснула, убаюканная мерным ходом катерка.

Матвей поразился суровой красоте монастыря, показавшегося из-за поворота реки, оценил его фортификационные качества, продуманность строений и устройства быта для паломников и то, с какой четкостью тут налажены службы, обеспечивающие это устройство.

Всю заутреню Матвей посматривал на головку в красивой шали в тон юбки той девушки-москвички, которая стояла вместе со спутником с катера немного впереди, и вся служба прошла как бы мимо сознания Батардина, хоть он и отметил про себя великолепный голос священника.

Когда Матвей увидел Старца Никона, он даже задохнулся от неожиданно нахлынувших эмоций, вдруг четко уловив мысль, что если кто и сможет растолковать мучившие его вопросы, то только этот человек. И отчего-то даже не удивился, когда к нему подошел монах и пригласил на личную беседу с Никоном.

Удивился он позже, когда увидел в числе выбранных и москвичку с поезда. Но Матвею уже было не до чего и не до кого. Поучаствовав в общей молитве лишь присутствием и перекрестив себя в конце, он отошел в сторону и сосредоточился на изматывающих мыслях, все думая, как четче сформулировать и высказать свои вопросы Никону.

А дальше началось нечто непонятное!

Он несколько прибалдел, когда их пригласили на разговор вместе с девицей, да и разговора как такового не состоялось, Старец предложил нечто совсем уж дикое, даже и не предложил, а как бы указание отдал – пожениться с этой барышней, мол, только тогда они смогут пройти к Святой Иконе, а уж после побеседовать и с ним самим.

А потом Старец Никон посмотрел ему в глаза, и Матвей почувствовал, всего на несколько мгновений, освобождение от своей бесконечной боли и какое-то чистое просветление в душе… Всего на несколько мгновений…

И тогда понял, что ему все равно, каким образом он получит возможность побеседовать с Никоном, – главное, он с ним поговорит! И все! А что необходимо для достижения этой цели выполнить – жениться, разводиться, прыгать через костер или скакалку или еще что – это не важно! Он сделает.

И вот на этом моменте рассуждений Батардин сообразил, что имеется вполне реальная возможность непреодолимого препятствия на пути к этой жизненно важной для него беседе – ну а вдруг как девица взбрыкнет и выходить за него замуж откажется? И что тогда? Искать другую? А Никон сказал, что только их двоих Икона выбрала и на иную кандидатуру в невесты сомнительно, что согласится.