Эдуард Веркин - Друг-апрель

– Как торговля? – спросил из вежливости Аксён.

Крылова стряхнула пепел.

Аксён сочувственно кивнул. Какая торговля, когда на разъезде восемнадцать человек живет. Продукты в городе покупают, а у Крыловой только пиво, сигареты, шоколадки. Иногда из хабаровского кто выскочит, но это редко.

– Скоро в Монако подамся, – сообщила Крылова. – Как все.

– Там и так народу много…

– А что делать? Тут-то вообще… Слушай, Иван, а давай ты торговать будешь?

Аксён не понял.

– Раками. – Крылова поднялась с урны. – А что? Я тут ручей знаю, там раков полно. Ты будешь ловить, я буду варить, бизнес разведем.

Аксён зевнул. Идея, в общем-то, неплохая. Все равно делать нечего. А раками торговать нормально, никто вроде не продает их. И пивом еще.

– Я подумаю, – сказал он. – Только потом, в апреле уже.

– Семиволковых ждешь? – спросила Крылова.

Он хотел ее послать. А что, лезет в чужое дело, а еще раками хочет вместе торговать!

– Я тоже жду, – опередила его Крылова. – Мне Федор обещал насос наладить, у нас ведь, сам знаешь, мужиков нет.

– Знаю.

– И Чугуну своему скажи, чтобы скамейку вернул.

– Какую скамейку?

– Чугунную. Вот тут. – Крылова ткнула пяткой в землю. – Вот тут была скамейка – он ее сдал.

– В лом?

– Ага. Если две тысячи мне не вернет – пойду к Савельеву. Так ему и скажи.

– Скажу.

Показался поезд. И снова вне расписания. Крылова предположила, что бензин везут – слишком уж рельсы корчились – тяжелый. Но это был не бензовоз. Танки. Целый эшелон танков. Новеньких, блестящих, только что с завода. На запад.

Сбоку выскочил Тюлька и принялся громко считать танки, на двадцатом сбился.

– А вчера ракеты везли, – сообщила Крылова, когда эшелон скрылся. – Война, что ли, собирается… Тебе чего, Славик?

– Пива велели, – Тюлька протянул сетку и, обращаясь уже к Аксёну, весело добавил: – Жрут уже. Чугун «КамАЗом» хвастается.

«КамАЗом» Чугун обычно хвастался в самом начале. В средней стадии похвалялся, как он рвал всех в Гудермесе, на финишной прямой следовал рассказ про то, как он бухал в Кинешме с губернатором и перебухал его с большим преимуществом.

– И этих еще просили… – Тюлька передал Крыловой авоську, – …анчоусов…

– Нет у меня анчоусов! – разозлилась почему-то Крылова. – А пиво малолетним нельзя продавать!

– Да продай ты ему, тетя Таня, а то его Чугун поколотит, – сказал Аксён.

Крылова принялась отсчитывать бутылки и ругаться, у Аксёна заболела голова, он прикинул, куда, и отправился на запад. Решил прогуляться немного, часиков восемь. Четыре в одну сторону, четыре в другую, вдоль и против ветра. Так время пройдет гораздо быстрее, через восемь часов он вернется, и, может быть, они уже приедут. Даже, скорее всего, именно сегодня, двадцать четвертого числа, они и должны приехать! Дядя Гиляй сегодня приехал, а события все время идут стаями, почему бы и Семиволковым не приехать?

Запросто. Они всегда приезжали неожиданно… Хотя нет, раньше он всегда знал день. Да ему и не надо было особо ждать приезда, он и так почти каждый день с ней встречался в городе. А сейчас…

По-другому все получилось.

Он шагал на запад между магистралями. Мимо летели составы, иногда он попадал между двумя сразу, это было забавно – стоять между грохочущими стенами.

И страшно чуть, совсем немного.

За четыре часа он сделал шестнадцать километров, определил по столбу. До Москвы было пятьсот восемьдесят один, он спустился с насыпи в лес и два часа сидел, глядя на поезда, потом отправился домой.

Вернулся около шести, в четыре часа не уложился, устал, спина разболелась. Хотелось забраться в ванну. Аксён всегда хотел поваляться в ванне, как в кино, чтобы – с фиолетовой пеной, с прозрачными шариками, с солью. Только не получалось никак, в Ломах ванны ни у кого не было.

Ну, или в крапиву ноги. Только и крапивы сейчас не сыщешь, весна…

На перроне возле ларька сидел уже один Тюлька. На той же самой урне перевернутой. Спал, слюна по подбородку. Рядом стоял однорукий робот, из Петькиных игрушек. К роботу была привязана тележка с гайками, видимо, Тюлька определял, сколько в роботе лошадиных сил. Проверял, утомился, уснул.

Аксён сел рядом. Киоск был уже закрыт, Крылова отправилась смотреть телевизор.

Аксён ткнул Тюльку локтем.

– Чего?! – дернулся тот.

Свалился с урны, урна толкнула робота, тот завелся, поволок телегу с гайками в сторону Новосибирска.

– Как там? – спросил Аксён.

– Не приехали…

– Я не про Волковых.

– А, у нас, что ли?

Аксён кивнул.

– Совсем нажрались, – зевнул Тюлька. – Как Чугун взялся за табуретку, так я уже и удрал. Тут хорошо. Слушай, Аксён, давай все-таки шалаш починим, а?

– Починим… Потом…

Двадцать четвертое оказалось пустым. Из-за дяди. Он выбрал лимит приездов. Мог бы приехать завтра или – еще лучше – никогда не приезжать, а он сегодня приперся. И все испортил.

– Ладно, Тюлькан, поднимайся. Домой двинем, жрать охота.

– Я не пойду. – Тюлька снова устроился на урне. – Еще часа три надо подождать, потом можно уже. Ты иди, а я потом уже…

– Как знаешь. Робота лови.

И Аксён двинул домой.

Во дворе разворачивался пикник. Вернее, уже сворачивался. Костер прогорел, тела располагались вокруг, в покрышках. Мать спала, в последнее время она часто спала. Дядя курил сигару. Чугун пребывал в полуживом состоянии, в последнее время он часто в нем пребывал.

– Ты где шлялся? – промычала очнувшаяся мать.

Аксён не ответил.

Мать рассмеялась.

– Это точно, – очнулся теперь уже Чугун. – Правильно мама подумала. Ждал свою дуру… Ромуальд наш, Ромуальд… Мама, твой сын верит в любовь…

Чугун забулькал.

– Любовь – это прекрасное… чувство, – с трудом заметил дядя Гиляй. – Кто не любил, тот это… не жил, короче… и не дышал… помаленьку… Как сказал великий Петрарка… ты, как змея, в мой душ вползла украдкой…

– Короче, дело к ночи. – Чугун выбрался из покрышек. – Я что-то устал немного, давайте потанцуем…

Включил музыку.

Шансон. Самый растрэшовый. И принялся плясать. Извиваться то есть. Паскудно так, будто из Чугуна вытащили большую часть костей, одна дрянь осталась. И даже подвывал что-то там. Про любовь, какой она должна была быть в его понимании.

Мать механически хлопала в ладоши.

Дядя не вытерпел и с трудом возвысился над догорающим костром.

– Высвисте… Выключите это. – Он повелевающее указал на магнитолу. – Это невыносимо, право, как в бабочкарии…

– Те че, реальный музон не нравится? – насторожился Чугун.

– Ну что ты, Кеша, нравится… Так нравится, что это… Я просто к тому, что настоящие люди… это не слушают…

– А кто же это слушает?

Лицо у Чугуна приобрело капризное выражение.

– Ну, – поморщился дядя Гиляй, – шоферня всякая… Впрочем, если тебе так уж желается…