Гейл Форман - Только один год

Она подается ко мне. От нее приятно пахнет, как будто корицей, дымом и духами.

– Может, снова дашь, – говорю я, доставая мобильник. – Тогда я смогу позвонить.

– К чему это, – говорит она.

Я пожимаю плечами. Я слышал, что когда между нами в прошлый раз все закончилось, Ана Лусиа была весьма недовольна. Я убираю телефон.

Но тут она хватает меня за руку. У меня она холодная. У нее горячая.

– Я имею в виду, зачем звонить потом, если я вот, прямо тут и сейчас?

Да. Она тут. И я тоже.

Лечение одно, слышу я голос Брудье.

Может, так оно и есть.

Комната Аны Лусии похожа на кокон, пуховые одеяла, обогреватели работают на полную мощность, нескончаемый густой горячий шоколад. Первые дни я просто рад быть здесь, с ней.

– Ты предполагал, что мы когда-нибудь снова будем вместе? – воркует она, прижимаясь ко мне, словно крошечный теплый котенок.

– Гм, – правильного ответа на этот вопрос просто не существует. Я никогда ничего подобного не предполагал, потому что изначально не считал, что мы «вместе». Той туманной весной, когда умер Брам, у нас с Аной Лусией закрутилась интрижка на три, максимум четыре недели, когда я всем на удивление затормозил в обучении, зато также на удивление преуспевал по части женщин. Правда, преуспевал – не совсем верное слово. Оно подразумевает какие-то усилия, а тут мне их впервые в жизни прикладывать не пришлось.

– А я знала, – говорит она, нежно кусая меня за ухо. – Я о тебе за эти годы так часто вспоминала. А потом эта внезапная встреча в Париже, и я поняла, что это что-то означает, что это, типа, судьба.

– Гм, – повторяю я. Я помню, как мы столкнулись в Париже, и мне тоже показалось, что это что-то значит, но точно не судьба. Скорее словно старая жизнь попыталась зажать меня в тиски на день раньше, чем я ожидал.

– Но ты мне не позвонил, – напоминает Ана Лусиа.

– Ой, ну. Были другие дела.

– Я уж не сомневаюсь, что были другие. – Она запускает руку мне между ног. – Я видела, что ты был с девчонкой. В Париже. Она была симпатичная.

Сказано это как бы невзначай, даже с пренебрежением, но внутри что-то колет. Как будто предупреждая. Рука Аны Лусии все еще лежит у меня между ног, и это производит ровно тот эффект, на который она рассчитывала, но теперь где-то в этой комнате как будто бы появилась и Лулу. И как и в тот день в Париже, когда мы, гуляя по Латинскому кварталу, наткнулись на Ану Лусиу с ее сестрами, мне хочется, чтобы они не приближались друг к другу.

– Симпатичная, но ты – красавица, – говорю я, чтобы сменить тему. Это, с одной стороны, правда, а с другой, эти слова пустые. Может, формально, Ана Лусиа и симпатичнее Лулу, но подобная конкуренция редко разрешается на основании этих формальностей.

Она сжимает меня сильнее.

– Как ее звали?

Я не хочу произносить ее имя. Но Ана Лусиа крепко за меня взялась, если я не скажу, это вызовет подозрения.

– Лулу, – говорю я в подушку. Это ведь даже ненастоящее ее имя, но все равно кажется, будто я ее предаю.

– Лулу, – повторяет Ана Лусиа. Отпускает меня и садится. – Француженка. Вы с ней встречались?

В окно пробивается утренний свет, бледный, серый, он придает всему, что вокруг, легкий зеленоватый оттенок. И почему-то в этом сером рассвете воспоминание о Лулу в той белой комнате начинает просто светиться.

– Нет, конечно же.

– Значит, просто очередная интрижка? – Ана Лусиа отвечает смехом на свой собственный вопрос, и меня это ее понимание раздражает.

После всего, что случилось той ночью в сквоте, Лулу провела пальцем по запястью, и я сделал то же самое. Мы как бы показывали на пятно, на такое, которое остается навсегда, даже если ты против. Это что-то значило, по крайней мере, в тот момент.

– Ты же меня знаешь, – небрежно говорю я.

Ана Лусиа снова смеется, – это гортанный, густой и снисходительный смех. Она садится на меня сверху, словно наездница.

– Знаю, – говорит она, сверкая глазами, и проводит пальцем по моей груди. – Я теперь знаю, через что ты прошел. Раньше я этого не понимала. Но я повзрослела. Ты тоже повзрослел. Думаю, теперь мы стали новыми людьми с новыми потребностями.

– Мои потребности не изменились, – говорю я. – Они у меня абсолютно те же. Самые базовые. – Я резко тяну ее к себе. Я все еще сержусь, но напоминание о Лулу меня взбудоражило. Я провожу пальцем по кружевам, обрамляющим лифчик Аны Лусии. Засовываю палец под бретельку.

На миг она закрывает глаза, я тоже. Ощущаю податливость кровати и след ее вощеных поцелуев на своей шее.

– Dime que me quieres, – шепчет она. – Dime que me necesitas. [27]

Я не делаю этого, потому что она говорит по-испански, не зная, что я ее понимаю. Я так и не открываю глаза, но даже в темноте я слышу голос, обещающий, что она станет моей девушкой из горной деревушки.

– Я о тебе позабочусь, – говорит Ана Лусиа, и, услышав слова Лулу из уст другой, я подскакиваю.

Но голова Аны Лусии ныряет под одеяло, и я понимаю, что она имела в виду другую заботу. Это мне особо и не нужно. Но я не отказываюсь.

Через две недели уютной жизни в комнате Аны Лусии я возвращаюсь на Блумштрат. Тут тихо, и я после несмолкаемого гомона на кампусе, где все всё обо всех знают, этому рад.

Я иду на кухню и лезу в шкафчики. Ана Лусиа носила мне поесть из столовой или брала что-нибудь в ресторанах на вынос, расплачиваясь по отцовской кредитке. Теперь я хочу настоящей еды.

Тут почти ничего нет, лишь пара пачек пасты, немного лука и чеснока. Но в кладовой находится банка помидоров. Можно сделать соус. Я начинаю резать лук, и из глаз сразу же текут слезы. Как всегда. И у Яэль так же. Она почти никогда не готовила, но иногда начинала тосковать по родине, ставила еврейскую попсу и делала shakshouka. [28]Даже если я был в своей комнате наверху, глаза горели и меня тянуло на кухню. Брам, бывало, заставал нас обоих красноглазых и смеялся, взъерошивал мне волосы, целовал Яэль и в шутку говорил, что это единственная возможность увидеть Яэль Шило в слезах.

Часа в четыре в замке поворачивается ключ. Я громко здороваюсь.

– Вилли, ты вернулся. И ты готовишь… – говорит Брудье, заворачивая в кухню. А потом резко сморкается. – Что случилось?

– Чего? – А потом я понимаю, что он про слезы. – Да это от лука, – объясняю я.

– А, – говорит он, – из-за лука. – Брудье берет деревянную ложку, опускает ее в соус, дует, пробует. Потом достает из ящика сушеные травы, перетирает их между пальцами и высыпает в соус. Несколько раз встряхивает солонкой и крутит мельницу с перцем. Убавляет огонь и накрывает крышкой. – А если не из-за лука…

– А из-за чего же?

Он шаркает ногой по полу.

– Да я беспокоился из-за тебя после того вечера, – говорит он. – Когда мы в кино ходили.