Гейл Форман - Только один год

– Кто знает, – говорит она.

– Не беспокойся. Где-нибудь устроюсь. – Я смотрю в окно. Мы выезжаем на шоссе. Я уже чувствую, как Мумбай растворяется.

– Будешь и дальше ее искать? Девушку эту?

Она так говорит это «и дальше», словно я еще не бросил эту затею. И я вдруг понимаю, что до конца все же не бросил. Может, в этом и проблема.

– Какую девушку? – удивленно спрашивает Пратик. Ему я о девушках не рассказывал.

Я смотрю на приборную панель, на которой танцует Ганеша, точно так же, как и во время нашей первой поездки из аэропорта.

– Мам, какая там мантра была? Которую ты пела в храме Ганеши?

– Ом гам ганапатайе намаха? – спрашивает Яэль.

– Точно.

Пратик запевает.

– Ом гам ганапатайе намаха.

Я повторяю.

– Ом гам ганапатайе намаха. – Я смолкаю, и звук растекается по всей машине. – Вот что мне нужно. Новое начало.

Яэль протягивает руку к моему шраму. Благодаря ей он уже стал меньше. Она улыбается. И мне вдруг кажется, что я, наверное, уже получил то, что просил.

Через неделю после моего возвращения из Индии, когда я все еще валяюсь на диване в гостиной Брудье, пытаясь отойти от перелета и придумать, что делать дальше, мне внезапно звонят.

– Привет, малыш. Ты когда-нибудь явишься забрать свое барахло с моего чердака? – ни приветствий, ни прелюдий. Мы с ним не разговаривали несколько лет, но голос я помню. Он у него точно такой же, как у брата.

– Дядя Даниэль, – говорю я. – Привет. Ты где?

– Где? В своей квартире. С чердаком. На котором твое барахло.

Я удивлен. Я ни разу не видел дядю Даниэля в ней. Это та самая квартира на Сентюурбан, где они раньше жили с Брамом. Тогда это был сквот. И именно в его дверь постучала Яэль, после чего все изменилось.

Меньше чем через полгода Брам женился на Яэль и перевез ее в собственную квартиру. Еще через год они наскребли денег на старую поломанную баржу на Нью-принсинграхт. Даниэль же остался в сквоте, сначала он получил на него право аренды, а потом выкупил за бесценок у муниципальных властей. В отличие от Брама, который ремонтировал свой хаусбот дощечка к дощечке, пока он не превратился в «Баухауз-на-Грахте», Даниэль оставил квартиру в том же состоянии анархической разрухи и начал ее сдавать. За какие-то крохи. «Но этих крох хватает, чтобы жить в Юго-Восточной Азии как король», – говорил Брам. Именно это Даниэль и делал, пытаясь оседлать волну азиатской экономики, открывал различные предприятия, но они в основном ничего не давали.

– Мне твоя мама звонила, – продолжает Даниэль. – Сказала, что ты вернулся. И что тебе, возможно, надо где-нибудь пожить. Я ей сказал, что тебе надо прийти барахло свое с моего чердака забрать.

– У меня, значит, барахло на чердаке? – спрашиваю я, потягиваясь на коротеньком диванчике и пытаясь переварить этот сюрприз. Яэль звонила Даниэлю? И говорила обо мне?

– У всех свое барахло на чердаке. – Даниэль смеется, как Брам, только более хрипло, прокуренно. – Так когда ты сможешь зайти?

Мы договариваемся на следующий день. Даниэль присылает мне эсэмэс с адресом, но в этом нет необходимости. Я знаю его квартиру лучше, чем его самого. Всю его мебель из прошлого: полосатое, как зебра, кресло-яйцо, лампы пятидесятых годов, которые Брам отыскивал на блошиных рынках и ремонтировал сам. Я даже помню, как там пахнет пачули. «Этот запах стоит тут уже двадцать лет», – говорил Брам, когда мы с ним туда заходили – починить кран или передать ключи новому жильцу. Когда я был маленьким, по сравнению с нашим тихим районом у внешнего канала, этот энергичный многонациональный квартал, расположенный прямо напротив полного сокровищ рынка Альберта Кёйпа, казался другой страной.

За эти годы район сильно изменился. В кафе вокруг рынка, которые раньше были рассчитаны на рабочий класс, теперь подают блюда с трюфелями, а на самом рынке, где торгуют рыбой и сыром, появились дизайнерские бутики. Дома тоже стали богаче. В панорамных окнах видны сияющие кухни, дорогая элегантная мебель.

Но у Даниэля не так. Когда его соседи делали ремонт и меняли все, что можно, его квартира застряла во временной дыре. Полагаю, там до сих пор ничего не изменилось, особенно после его предупреждения, что звонок не работает; он сказал позвонить по телефону, когда я приду, и он скинет мне ключи. Так что я оказываюсь сбит с толку, когда Даниэль приглашает меня в гостиную с крупным бамбуковым паркетом, стенами цвета сухой полыни, современными низкими диванами. Я осматриваюсь. Комнату не узнать – за исключением кресла-яйца, но и на нем сменили обивку.

– Малыш, – говорит Даниэль, несмотря на то что никакой я не малыш, я на несколько пальцев выше его. Я смотрю на дядю. В его рыжеватых волосах появилась проседь, морщины в уголках губ стали чуть глубже, но в целом он все тот же.

– Дядя, маленький мой, – отшучиваюсь я, поглаживая его по головке, отдаю ключи и иду смотреть дальше. – Постарался ты тут, – говорю я, постукивая пальцем по подбородку.

Даниэль смеется.

– Пока готово только наполовину, но это наполовину больше, чем ничего.

– Верно сказано.

– У меня большие планы. Настоящие. Где же они? – Он выглядывает в окно, где в небе с громким гулом летит самолет. Даниэль провожает его взглядом, а потом возвращается к поискам, он крутится, роется на забитых книжных полках. – Идет медленно, потому что я сам все делаю, хотя мог бы позволить себе нанять рабочих, но у меня такое чувство, что надо самому.

Мог бы позволить? Даниэль всегда был беден; Брам ему помогал. Но теперь Брама нет. Может, его очередное азиатское предприятие оказалось успешным. Я смотрю, как дядя мечется по комнате, ищет что-то, наконец, находит какие-то схемы под кофейным столиком.

– Жаль, он сам не может мне помочь; думаю, он был бы рад, что я, наконец, тут обживаюсь. Но я в некоторой степени ощущаю его присутствие. И по счетам он платит, – говорит Даниэль.

До меня не сразу доходит, о ком речь, о чем речь.

– Баржа? – спрашиваю я.

Он кивает.

Пока я был в Индии, Яэль Даниэля практически не упоминала. Я думал, что они больше не общаются. Брама нет, какой смысл? Они друг другу никогда не нравились. Ну, мне так казалось. Даниэль «с приветом», небрежный, транжира – Яэль любила все это в Браме, но в нем это проявлялось в менее экстремальной форме. Она ворвалась в жизнь братьев, после чего для Даниэля все сильно изменилось. Даже мне в их романе места практически не было, а каково пришлось ему, можно только представить. Я понимал, почему Даниэль переехал в другую половину земного шара, когда объявилась Яэль.

– Завещания он не оставил, – говорит Даниэль. – Ей необязательно было это делать, но она, конечно же, сделала. Заботливая у тебя мама.