Джоджо Мойес - Вилла «Аркадия»

Аделина взглянула на нее, потом посмотрела на свои руки, все еще сжимавшие неприятное письмо. Затем снова подняла взгляд:

– Потому… что я не люблю ее так, как ей бы хотелось. – (Лотти нахмурилась.) – Она считает, что мне не следует быть с Джулианом.

– Но он ваш муж. Вы любите его.

– Да, люблю… Но как друга.

– Друга? – после недолгого молчания переспросила Лотти, вспоминая тот послеполуденный час, который провела с Гаем. – Всего лишь друга? – Она уставилась на Аделину. – Но… как же он это терпит?

Аделина потянулась за сигаретой, закурила. Она делала это только во Франции. Затянувшись, Аделина отвела взгляд:

– Джулиан тоже любит меня как друга. Он не испытывает ко мне страсти, Лотти, физической страсти. Но мы с Джулианом подходим друг другу. Ему нужна основа, определенная… творческая среда, респектабельность, а мне нужна стабильность, люди вокруг, способные… ну, не знаю… развлекать меня. Мы понимаем друг друга.

– Но… Никак не возьму в толк… Зачем вы вышли за Джулиана, если не любили его?

Аделина тщательно сложила письмо, наполнила свой бокал.

– Мы долго ходили с тобой вокруг да около. Теперь я расскажу тебе одну историю, Лотти. Про девушку, безнадежно полюбившую мужчину, который был для нее недосягаем. Они познакомились во время войны, когда она жила другой жизнью. Таких красивых людей она прежде не видела: зеленые кошачьи глаза и печальное, очень печальное лицо из-за всего, что ему довелось пережить. И они обожали друг друга, даже поклялись, что если один умрет, то и второй не станет жить, чтобы они могли соединиться где-то там. Это была неукротимая страсть, Лотти, ужасная вещь. – (Лотти сидела, на время позабыв о ноющих суставах и крапивнице.) – Но, видишь ли, Лотти, этот человек не был англичанином. Из-за того, что шла война, он не мог остаться. Его отослали в Россию, откуда пришло два письма – и все, больше никаких вестей. Знаешь, дорогая Лотти, это сводило ее с ума. Она, как безумная, рвала на себе волосы, кричала, глядя на отражение в зеркале, часами бродила по улицам, даже когда вокруг падали бомбы. В конце концов, спустя долгое время, она решила, что должна жить, а для этого нужно научиться чуть меньше чувствовать, чуть меньше страдать. Она не могла умереть, как бы ей этого ни хотелось, потому что где-то там он мог оказаться живым. И она знала, что, если судьбе будет угодно, она и ее мужчина снова найдут друг друга.

– И они нашли?

Аделина отвела взгляд и выдохнула. Дым в неподвижном воздухе вышел ровной длинной струей.

– Пока нет, Лотти. Пока нет… Хотя я не думаю, что это случится в этой жизни.

Какое-то время они помолчали, слушая ленивое гудение пчел, разговоры за другими столиками, далекий звон церковного колокола. Аделина налила Лотти бокал разбавленного водой вина, и Лотти потягивала его, стараясь не выдать смущения.

– Я все же не пойму… Почему Френсис нарисовала вас в виде той греческой женщины?

– Лаодамии? Она обвиняла меня в том, что я будто бы цепляюсь за что-то ненастоящее – за образ любви. Она знала, что я предпочту спокойную жизнь в браке с Джулианом, чем рискну снова полюбить. Каждый раз, видя Джулиана, она расстраивалась. Говорила, будто он ей напоминает о том, что я лгу сама себе. – Аделина повернула лицо к Лотти. Глаза ее были мокрыми от слез, но она улыбалась. – Френсис такая… Она полагает, я убила свою способность любить, для меня безопаснее быть с Джулианом, любить то, чего не существует. Она думает, что раз любит меня так сильно, то может вернуть меня обратно к жизни, что одной силой воли она способна заставить меня полюбить ее тоже. И знаешь, Лотти, я ведь люблю Френсис. Я люблю ее больше, чем любую другую женщину. Больше, чем кого-либо… Кроме него… Однажды, когда мне было особенно плохо, я позволила… она была такая милая… но… ей было мало. Она не такая, как Джулиан. Она не способна жить полулюбовью. В искусстве, в жизни она требует честности. А я никогда не полюблю никого, будь то мужчина или женщина, как любила Константина…

«Вы уверены, что не любите ее?» – хотела спросить Лотти, которая помнила многочисленные письма Аделины, нехарактерное для нее отчаяние из-за отсутствия Френсис.

Но Аделина продолжила:

– Вот почему я сразу поняла, Лотти. – Аделина протянула руку и крепко пожала ее запястье. Несмотря на жару, Лотти невольно вздрогнула, как от холода. – Когда увидела тебя и Гая вместе, я поняла. – Она впилась взглядом в Лотти. – Я увидела себя и Константина.

Дорогой Джо,

извини, если письмо окажется коротким, но я очень устала, да и времени писать нет. Вчера у меня родился ребенок, очень красивая крошечная девочка. Такую прелесть даже трудно себе представить. Я постараюсь ее сфотографировать и прислать снимок, если тебе интересно. Может, попозже, когда ты перестанешь из-за меня переживать.

Жаль, конечно, что ты узнал о моем положении от Вирджинии. Я сама хотела тебе обо всем рассказать, честно, но это оказалось слишком сложно. Кстати, что бы эта злобная корова ни говорила, ребенок не от доктора Холдена. Прошу, Джо, поверь. И сделай так, чтобы остальные тоже об этом узнали. Мне все равно, что ты скажешь.

Скоро напишу тебе.

Ночь для рождения ребенка была не самая подходящая. Хотя, как позже думала Лотти, вряд ли для нее вообще нашлась бы подходящая ночь. Она даже не подозревала, что способна выносить такую адскую боль. Ей казалось, что эта боль ее развратила, как будто была непорочная Лотти и Лотти, познавшая нечто столь ужасное, что ее разрывало на части, калечило на всю оставшуюся жизнь.

Вечер, однако, она начинала почти спокойной, лишь слегка раздраженной, как ласково выразилась Аделина. Ей надоела собственная неуклюжесть, жара, отсутствие сил и то, что она больше не могла надеть ни одну вещь, кроме экстравагантных просторных халатов Аделины и рубашек, забытых Джорджем. Аделина, наоборот, предыдущие три дня провела в хорошем настроении. Она послала Джорджа на поиски Френсис. Поручила не просто передать письмо, а привезти ее во Францию. Аделина верила, что нашла способ вернуть Френсис, заставить ее почувствовать себя любимой, не предавая при этом собственную вечную любовь к Константину. «Но тебе придется разговаривать со мной, – писала Аделина. – Можешь уйти навсегда, если по-прежнему считаешь, что мне нечего тебе сказать, но тебе придется разговаривать со мной».

– Джордж не примет «нет» в качестве ответа! – воскликнула она, довольная своим решением. – Он может быть очень настойчив.

Лотти, вспомнив Селию, кисло пробурчала:

– Знаю.

Джордж не желал возвращаться в Англию. Он хотел остаться на День Бастилии. Но, не в силах отказать Аделине, решил, что хотя бы оставит вместо себя на праздники замену. Несколько минут он рассматривал кандидатуру Лотти, затем, видимо, передумал, увидев ее высунутый язык, и обратился к Си, поэту, чтобы тот сделал фотографии для него новой цейсовской камерой. («Круто», – согласился Си.)