Джасинда Уайлдер - Я, ты и любовь

Долгая пауза. Слишком долгая. Не осмеливаясь ее нарушить, я ждала, когда Колтон заговорит.

— Мы встречались где-то с год. Встречались — не совсем то слово, потому что я не водил ее на Бродвей или там в Маленькую Италию. Мы были вместе около года, вот что я хочу сказать. Блин, я не могу говорить об этом. — Его голос треснул, Колтон глубоко вздохнул, длинно выдохнул и продолжал: — Были терки с конкурентами, ну, драка, как всегда… Дело обернулось скверно. Я отделился от Сплита и бежал несколько миль, уводил этих козлов. Их было слишком много, никак бы их один не запинал. И ненароком привел их к Индии. Она гуляла со своими подружками и их парнями. Видит меня на улице, понимает, что у меня проблемы, зовет наших на помощь. Ну, вместе мы с теми разобрались, я получил в плечо, но не сильно. Последний из этих говнюков угрожал нам, орал, но я видел, что он перетрусил… Мы его отпустили. Сукин сын отбежал, остановился в сотне шагов и выстрелил, типа как напоследок бросил «мать твою». Индия стояла на крыльце, и пуля угодила ей в переносицу. Ну абсолютная случайность! Я прекрасно видел выражение «ой, блин» на лице того м…ка, ведь Индию все знали. Не имело значения, из какой ты банды: Индию все знали и любили, уважали ее, блин. Она ведь очень хорошая была. Его грохнули на следующий день. Не я, но это не важно… это все фигня. Ее не стало, вот что. Ее красота, прелесть, любовь ко всем, кто бы они ни были… все исчезло.

Я почувствовала, что волосы у меня на голове стали мокрыми. В его голосе слышались слезы. Я извернулась у него на коленях и обняла, прижав его голову к груди, понимая теперь, что он имел в виду, призывая позволить горю растерзать тебя. Колтон крепкий орешек, он суровый и сильный, но вот он плачет от воспоминаний, хотя прошло уже несколько лет.

— Она была первой девушкой, в которую я влюбился. Конечно, подружки были, я даже думал, что люблю кого-то из них, но это была не любовь. Это была почти любовь, подобие любви. Когда ты чувствуешь всепоглощающую потребность в человеке, ради которого, блин, на все готов, несмотря ни на что… такой человек живет, блин, в твоей душе, проникая под кожу, перемешиваясь с тобой самой своей сутью, так что вы дышите одним воздухом, — это любовь. Вот так я любил ее… — Голос Колтона звучал надломленно. — А она умерла. Вот почему у меня шрамы на груди. Я не желал принимать ее смерть. Очень долго не мог смириться. Это жгло так сильно и так глубоко, что я просто вынужден был как-то спасаться. Мне надо было что-то почувствовать помимо этого ада. Спас меня Сплит. Заставил признать, что случилось. Я прочувствовал, а потом отпустил. — Колтон отрывисто засмеялся. — Хотя оно ни хрена не уходит. Все равно ты ощущаешь боль и не перестаешь любить. Но продолжаешь жить, а дерьмо заталкиваешь поглубже, чтобы не портило каждый день. И постепенно вроде приходишь в порядок. Больно по-прежнему, тоска не проходит, мелочи забываются — ее запах, вкус ее губ, гладкость кожи, голос, словно то была другая жизнь, и другой человек ее любил. Но на будничном уровне ты в порядке. Более или менее.

— А ты научился любить кого-то другого? — спросила я, потому что мне нужно было знать.

Колтон сел. Теперь мы сидели по-турецки, глядя друг на друга.

— Не знаю. — Синие глаза, сейчас глядевшие без привычной жесткости, словно вбирали меня. — Но я над этим работаю. В случае чего сразу скажу.

Он говорит обо мне.

— Как ты отгоняешь призраков, Колтон? — прошептала я после долгой паузы.

Он пожал плечами:

— Не знаю. Их не отгоняют. Ты просто понимаешь, что какую-то часть себя отдать не можешь, потому что она принадлежит мертвому человеку.

— Думаешь, у нас с тобой получится? Ты, с призраком Индии, и я, с призраком Кайла?

Он взял меня за руки и погладил большими пальцами суставы.

— Все, что от нас требуется, это как следует попытаться. Дать себе столько времени, сколько нужно. Не спешить. Жить день за днем, вдох за вдохом.

— Я так не умею. Боюсь. — Я не могла поднять глаза на Колтона.

Он снова взял меня за подбородок и повернул к себе лицом, только на этот раз он подался ко мне, коснувшись моих губ своими.

— Я тоже не умею и тоже боюсь. Но если мы хотим жить, а не шататься сами полумертвыми призраками, цепляясь за любовь к навсегда ушедшим, то стоит попытаться. — Он снова поцеловал меня. — Мы понимаем друг друга, Нелли. Мы оба потеряли любимых. У нас обоих есть шрамы, горе и гнев. У нас все может получиться.

Я дышала, превозмогая страх, дрожь, желание убежать.

— Мне нравится, когда ты называешь меня Нелли. Меня еще никто так не называл.

Колтон улыбнулся и крепче прижал меня к себе.

Жизнь вернулась в привычное русло, разве что Колтон стал часто бывать у меня. Отношения у нас установились почти платонические, хотя к Колтону меня тянуло по-прежнему, если не больше, и я часто ловила на себе его взгляд. Мы целовались, но в физическом сближении, не сговариваясь, словно взяли паузу. Не знаю почему. Мне это не нравилось. Я хотела Колтона. Мне не хватало его прикосновений.

Я посещала лекции в Нью-Йоркском университете, выходила на пробежки, работала коктейльной официанткой в маленьком баре, занималась музыкой. Виделась с Колтоном, но очень мало. И всячески старалась держать себя в руках — задерживался ответ на мое заявление о приеме на факультет исполнительского искусства. К счастью, от всего, что закрутилось с той встречи на скамейке в парке, мне удалось почти забыть свое нетерпение.

Письмо наконец пришло — его вместе с остальной почтой принес Колтон. Я сидела на кухонном столе, поставив ноги на стул, и разучивала песню, когда Колтон постучал в дверь, вошел, еще не окончив стучать, и подал мне стопку конвертов. Ответ из универа лежал, разумеется, последним. С бьющимся сердцем я выпустила из рук всю стопку, разлетевшуюся по полу.

— Что случилось? — спросил Колтон при виде моей реакции.

— Я подавала заявление о приеме на факультет исполнительского искусства. Туда берут не всех… В этом конверте ответ, подошла ли я им. — Надорвав клапан, я извлекла одинокий листок бумаги. Самообладание меня покинуло, и я замахала руками, пища, как девчонка: — Не могу! Лучше ты посмотри.

И подала письмо Колтону.

Он взял листок, взглянул и протянул обратно.

— Нет, это твои дела. Сама читай.

На его лице появилось странное выражение, которое я не поняла.

— Я слишком волнуюсь, — сказала я. — Ну пожалуйста, прочти вслух!

— Читай сама, Нелли, детка. Иначе весь эффект пропадет.

— Я боюсь не попасть на факультет, — пояснила я, пихая ему письмо уже с раздражением и любопытством. — Ну пожалуйста, прочитай!

Я тут же пожалела о своей настойчивости. По окаменевшему лицу Колтона было видно — что-то готовится. Очередная кнопка, от нажатия на которую он взрывается. Но я, со своей стороны, тоже уперлась и не собиралась уступать.