Елена Усачева - Время верить в чудеса

— Хлеба купишь, дам. — Мама отложила нож и повернулась: — Зачем тебе сто рублей?

— Ваньке на день рождения подарок купить, — честно сказала Иринка. А чего темнить? Цель-то благородная. Зато с такой суммы сдача будет… Сколько там тортик стоит-то?

— Какому Ваньке? — удивилась мама. — Грановскому? У него уже был день рождения, осенью.

— Как осенью? — опешила Иринка. — Сегодня.

— Осенью. — Мама вытерла руки о фартук и потянулась к записной книжке. — Вот, 16 октября. Ты забыла? Мы вместе были у него в гостях. Ты еще ему какую-то программу купила. С отцом ходила выбирать…

Иринка медленно опустилась по стеночке на пол. Точно, было такое дело. Отец ее до Ванькиной квартиры провожал и с Грановским-старшим целый час на лестничной клетке проторчал, все какие-то мировые вопросы решали.

Пат, зараза! Ну, она ей сегодня устроит!

— А за хлебом? — крикнула в спину убегающей дочери мама.

Не до хлеба ей было, ох, не до хлеба…

Значит, Шурка все нарочно подстроила — сначала поссорила ее с Граном, потом сделала так, чтобы Матвей застал ее вместе с Ванькой. Хотела выставить на посмешище. Какой бы она выглядела дурой, если бы сегодня завалилась к Грану с подарком!

А почему бы и нет? Чего ей терять Грановского? Вдруг Ванька, и правда, станет великим спортсменом, Олимпиаду выиграет…

— Мама! — Иринка снова шагнула на кухню. — Давай деньги, я за хлебом пошла. И сто рублей — меня Гран в гости позвал.

— Аленку с собой возьми. — Мама зашуршала купюрами. — Кстати, купи печенье, сахар и манку.

— А еще раздобудь перо жар-птицы, волос серого волка и хвост чудо-коня… — закивала Иринка. — А также посади семь розовых кустов и перебери два мешка крупы — только тогда ты сможешь поехать на бал…

Эх, как же это было давно! Сто лет назад ей так нравилась сказка «Золушка».

— Ирин, не вредничай, — покачала головой мама. — Не сидеть же Аленке весь день дома.

— Не сидеть, — мрачно пообещала Сапожкина и пошла звонить Ваньке. А то вдруг будущий олимпийский чемпион куда-нибудь уже намылился или штурмует очередные водные просторы.

Грановский был дома, но с Иринкой говорил сухо. Единственное, что она смогла из него вытянуть, — он никуда не уйдет до вечера.

— Хлеба! — требовательно напомнила мама.

— Куплю, куплю, — заверила ее Иринка.

Но говорила таким тоном, что и глухому стало бы понятно — никакого хлеба покупать она не собирается. А если и собирается, то сразу о нем забудет, как только выйдет из дома. И даже если купит, то до кухни не донесет — съест по дороге, скормит кому-нибудь, в крайнем случае потеряет. Понятно это обычно бывает всем, кроме родителей. Они почему-то всегда убеждены, что чада им не врут, а если уж обещали что-то сделать, то сделают непременно. Мол, такие у них высокие отношения.

Иринка выскочила на улицу и сразу повернула к булочной. Еще перебегая улицу, она решила купить вафельный торт. Кремовый с розочками как знак примирения не очень подходит — слишком пафосно. И какой-нибудь навороченный низкокалорийный кулинарный шедевр не для сурового Грана. Вафельный — в самый раз. Официально, солидно и для спортсменов ничего вредного. Самое главное — Иринка любила только вафельные тортики, никакие другие не признавала. Вооружившись плоской коробкой и, конечно, забыв про хлеб, она направилась к дому Ваньки. Идти было не очень долго — всего через три двора. От быстрой ходьбы Иринка только чуть раскраснелась, поэтому предстала перед одноклассником как свежая майская роза.

Гран мрачно посмотрел на нее, но с порога не сошел, в дом не пригласил.

— Ну? — буркнул он, как будто явление Сапожкиной было самым неприятным зрелищем.

— Поздравляю с днем рождения, — хихикнула Иринка, протягивая коробку с тортом.

— Какой день рождения? — еще больше нахмурился Ванька. — У меня в октябре!

— А мы сейчас отметим, — все еще улыбалась Сапожкина, не видя и не чувствуя, что Грановский не настроен на мирный разговор. — Ванька, ну не дуйся.

— Я вчера все сказал. И больше можешь ко мне не подходить, — как молотком, забивал каждое слово Ванька. — Я тебя больше не люблю.

Последняя его фраза толкнула Иринку в грудь, она покачнулась. Пальцы впились в ставшую ненужной коробку.

— А ты любил, значит? — сквозь зубы прошептала она. — И это ты называешь любовью?

Она кивнула на Ванькины тапочки. Просто так кивнула, машинально, но получилось удачно.

Грановский проследил за ее взглядом и еще больше побледнел. На тапочках у него были мохнатые меховые зайцы с ушками, и он решил, что Иринка над ним смеется.

— Уходи, — сжатыми губами прошептал Грановский. — Ты ничего не понимаешь и никогда не поймешь. Ты ничего вокруг себя не видишь. И любить ты не умеешь. Даже сестру свою ты не любишь. А меня вообще не замечаешь!

Иринка замахнулась, собираясь запустить в явно сошедшего с ума одноклассника тортом, но Ванька не зря много лет занимался спортом — реакция у него была отменная. Он тут же захлопнул дверь, так что Иринкин удар пришелся о мягкую обшивку. Она отбила руку, помяла торт и ушибла коленку. Жизнь для нее мгновенно окрасилась в черные цвета.

— Ну и ладно! — Сапожкина в сердцах еще несколько раз стукнула кулаком в дверь и побежала на улицу.

Что он себе вообразил? Да Иринка кому угодно может доказать: она не только умеет любить, но и без ее любви Земля остановится. Если Гранчик так хочет — пусть остается один. Она ему улыбнулась, а он, истинный бука, не улыбнулся ей в ответ. Вот и пускай страдает, раз не знает главного правила жизни — правила Крошки Енота.

Иринке надо было ногами переходить случившееся с ней событие. И она побежала вперед, поначалу слабо различая, куда направляется.

Какое вообще он имеет права на нее кричать? Кто он такой, чтобы отказываться от ее тортика? Попросит в следующий раз у нее что-нибудь, а вот фигушки, ничего не получит!

Сапожкина бежала и бежала, не замечая, что вокруг разгорается ясный субботний день, что светит весеннее солнышко, что оглушительно орут воробьи, что деревья почти готовы выпустить из почек свои листочки. Вокруг нее был парк, родители уже гуляли по аллеям с детишками, еще немного, и она попадет к пруду, где беспечная молодежь кормит толстых уток булками. Но не видела всего этого Иринка, пока не споткнулась от знакомого голоса:

— О! Шуз! Далеко бежишь?

Окрик ткнул Сапожкину в спину, заставляя остановиться. Только сейчас она заметила, где находится. И, к сожалению, только сейчас увидела перед собой Пантелееву, а с ней… Гусева.

Леха Гусев был знаменитостью всего района, его опасались мамочки и обходили стороной участковые милиционеры. Как в лучших комедийных фильмах злодея изображают невысоким коренастым уродцем, так и Гусев был каким-то карикатурным. Невысокий, крепкий, с рябоватым прыщавым лицом, с тяжелым носом, тонкими губами и немного одутловатыми щеками. Он был некрасив, но в нем чувствовалась сила, за которой все остальное не очень-то замечалось.