Ольга Карпович - Идеальные любовники

В общем, если прибавить немного поэтизма его фигуре, можно описать его как постаревшего Артюра Рембо без склонности к сочинительству. Вообще без склонности к чему-либо, что не имело бы под собой материальной выгоды. Итак, жил он себе поживал, имел какую-никакую жену, машину и неплохо устроенное жилье в центре Москвы, и это внешнее благополучие всегда было приправлено какой-то удивительной толикой самобичевания. То есть он прямо-таки всем своим видом показывал: а вот такое я говно, ни богу свечка, ни черту кочерга. Любовался своей неуместностью, культивировал ее. Окружающие это дело примечали и в друзья, разумеется, не лезли. Кто же захочет плыть по реке жизни рядом с говном? Даже если оно имеет крайне надменный и, как ему кажется, весьма царственный вид. Последней испарилась жена, унеся с собой домашнего любимца – удивительно жирного, похожего на удава персидского кота Зюзика.

Все так бы и текло своим чередом, и просуществовал бы наш герой отведенный ему отрезок времени, как старуха-процентщица или, может быть, как небезызвестный гражданин Корейко, ибо имел скрытую, как ему казалось, склонность к стяжательству, разного рода накопительству, подслушиванию и наушничанью.

Но! Тут внимание! Ко всем вышеперечисленным достоинствам сей товарищ не имел серьезного рода деятельности, зато испытывал непреодолимую тягу к самовыражению в любой кажущейся ему пристойной форме.

Форму для себя он нашел совершенно определенную и довольно-таки брутальную. То есть, несмотря на полное отсутствие спортивных навыков и стойкую нелюбовь к изнуряющим тренировкам, он каким-то образом нашел себя именно там, где требуются мужская сила, умение профессионально драться, может быть, даже махать, когда попросят, нагайкой, взлетать грациозной ласточкой со скалы… И вот в один прекрасный осенний день, а может быть и вечер, наш парнишка, практически блаженный, по типажу «слабый рабочий», по внутренним устремлениям маленькое, но крайне привязчивое мелкотравчатое млекопитающее, встретил свой Рок. Идола. Мессию. Мастера, Провидца и Светоча. То есть произошла несколько припозднившаяся встреча двух родственных душ, двух одиночеств. Постаревший поэт-прагматик Рембо встретил своего мужественного Верлена.

Собственно, с этого момента и надо было начинать. Итак, повстречались двое: один – безработный злыдень, возлюбивший чуждое и мало подвластное ему ремесло, другой – печальный Демон, роковой во всех смыслах, рыцарь, можно сказать, печального образа, годящийся первому если не в отцы, то уж в дядьки точно. В общем, эксклюзивный вариант – муж многих и отец двоих, тайный возлюбленный всего женского коллектива, той среды, куда он великодушным жестом позвал нашего неудельного героя.

Счастье вдруг постучало в двери неприкаянного бессловесного поэта, объявились небольшие деньжата, которые наконец-то начали зарабатываться собственным и любимым трудом. Но что-то, видимо, изначально было не в порядке с душевным укладом нашего страдальца, что-то не давало жить нормально, не влезая в чужие постели со свечкой, не копаясь в прошлом, не коллекционируя слухи, словно драгоценный антиквариат. Что-то заставляло его, страдая месяцами от безделья, пока Светоч и Маг не вызывал на свои опасные сходки, заставляло взламывать ящики друзей и знакомых, под разными никами влезать в сетевые сообщества и пронюхивать, шпионить, записывать.

Я, будучи персоной наблюдающей и наблюдательной, иногда задумывалась: что же им движет, какая такая вожжа, попавшая под хвост, какая форма ненависти ко всему человечеству?

Прозрение наступило совершенно неожиданно. После того как меня вынудили ночь напролет переругиваться и доказывать, что все, мол, не так, как ты думаешь, очнись, постаревший мальчик, очнись и не лезь в чужую жизнь, я поняла, что тот просто… как бы это сказать… расчищает место возле своего Мастера. Обратила внимание на удивительные местоимения: МЫ, НАС – Мы заработали, Мы будем лечиться, Мы решили… И вот тут мне все стало ясно. Я встречала много разных типов привязанностей, и эдиповых комплексов, и вечных Лолит, тянущихся к умудренным седым дяденькам. Но тут… взрослый, озлобленный, как все вялогормональные мужики, любящий поговорить о сексе и о том, что дай ему волю, он бы… он бы… На деле же вышло так, что «слабый рабочий», недопонятый Рембо влюбился в своего крайне мужественного и не имеющего никакого понятия о том, что он для кого-то Поль Верлен, наставника.

Все это, конечно, не баллада о латентной гомосексуальности, влюбленности одного мужика в другого, ни о чем не ведающего. История наша – о жадности, о неистребимом желании обладать, отбить, увести, присвоить сначала по частям, а затем и полностью. О немыслимой человеческой подлости, на которую способно только страстное существо. А наш главный герой вдруг показал себя именно как с этой стороны, так и со стороны ревнивой жены, защитника от бессовестных любовниц и пассий, и прочно окопался возле тела своего любимого, вылив для острастки на всех других ушат грязи. История наша – о желании добра, но не просто добра, а именно такого, на какое должны ответить сторицей. Иначе – смерть.

В целом здесь можно и заканчивать, ибо пока никто никого не пристрелил на почве ревности, ревнивая жена Рембо по-прежнему стоит на страже, земля кружится, но я, я впервые столкнулась с таким проявлением всеобъемлющего зла, базирующегося именно на, казалось бы, самом светлом чувстве. «Есть многое на свете, друг Горацио…» О да! Остается только вовремя уворачиваться.

Или, скажем, еще одна история…

Как-то раз меня занесло в гости к золотопромышленнику, одному из богатейших людей Москвы, впоследствии исчезнувшему в Сибири при невыясненных обстоятельствах. Он жил тогда в элитном комплексе, состоявшем из нескольких многоэтажных корпусов, расположившихся на набережной, у самой воды, в которой отражались их немыслимая роскошь и современность. Замысловато построенные круглые башенки, ступенчатые выступы, бликующие стеклами в закатных лучах солнца эркеры, широкие пролеты лестниц, удобные спуски к воде… Казалось, вся Москва с ее приземистыми особнячками, кривыми переулками, белокаменными древними стенами монастырей и истертой брусчаткой Красной площади при виде такого великолепия застенчиво хихикала и смущалась, как провинциальная барышня перед заграничным кавалером.

Мы приехали в эти хоромы большой компанией, и я зачем-то поднялась к нему в квартиру, хотя вполне можно было ограничиться звонком по уже появившемуся тогда мобильному телефону.

Дверь мне открыл генерал в парадном мундире, но с забинтованной полотенцем рукой. Невероятно пьяный. В дверях гостиной появился золотопромышленник, сопровождаемый отвратительной бабищей. Веселье их было, кажется, в разгаре. Я поняла, что ехать куда-либо вся эта троица не в состоянии, и хотела поспешно ретироваться. Но генерал с удивительной для его грузного тела проворностью метнулся к входной двери и запер ее на ключ.