Юлия Кузнецова - Магия любви. Самая большая книга романов для девочек (сборник)

– Да, я понял! – кивнул он. – Поэтому и вернулся, чтобы тебе их снова вручить!

– А откуда вы знали, что мы… – пролепетала я, но он повернулся и ушел.

Анхель проводил его взглядом и развернулся к нам.

– Ну? – спросил он. – Что делать будем?

Туся молча гладила дрожащего йоркшира.

– Кнопка, – нежно говорила она, – Кнопочка… Не бойся, мы с тобой…

– К бабке пойдем, что же еще! – усмехнулся Егор.

– Согласна, – кивнула я.

– Вообще-то я пошутил! – воскликнул Егор. – Вы чего, с дуба рухнули?! Не, ребят, собаку сейчас закинем в подъезд, и все. Никакой бабки. Бабка ваша – реально не айс.

– Нет, – сказала я твердо, – я хочу отдать собаку Наталье Михайловне.

– Да она не Наталья Михайловна, она ведьма! – возмутился Егор. – Ты к ней с собакой, а она к тебе с кочергой! Раскаленной кочергой. Треснет по башке и даже не заметит.

– А ты, Егор, трус, – спокойно сказала Туся.

– Это называется чувство самосохранения, – гордо сказал Егор, – я – домой. Кто со мной?

– Ты трус, – упрямо повторила Туся.

– Ну если и так, что с того?! – заорал вдруг Егор. – Ну трус, и что? Мне страшно! Это нормально – бояться. Я боюсь, и ничего нельзя с этим поделать!

– Можно, – возразила Туся.

Она передала мне Кнопку и сунула руку в карман. А потом хлопнула себя по лбу и воскликнула: «А! Совсем забыла, я же его потеряла!»

– И что ты хотела мне предложить? Одно из своих суперсредств? – съязвил Егор.

– Не одно из, а одно-единственное! – отрезала Туся. – Да, это суперсредство, которое открывает в человеке самое хорошее, что в нем есть. В тебе сейчас самое главное – трусость. Если бы ты воспользовался моим суперсредством, наверняка было бы что-то другое…

– Угу, – недоверчиво протянул Егор.

– Точно.

– Спорнем? – он протянул ей руку.

– На что? – спросила Туся.

– На поцелуй.

Все замерли, даже Кнопка.

– Э-э-э, на чей? – растерялась Туся. – Ну… то есть кто кого должен поцеловать? Ты меня?

– Нет, Анхель – Кнопку! – сострил Егор. – Конечно, ты меня.

– Но это если в тебе не выявится хорошее, – прищурилась Туся.

– Ну да!

– Ладно. Я уверена, что выявится. Мы с Марией воспользовались этим средством сегодня. Между прочим, мы от охранника только благодаря ему освободились! Потому что я не постеснялась с ним поспорить!

– Ну, посмотрим, – кивнул Егор, – у тебя дома есть еще пузырек?

– Да!

– Тогда погнали к тебе.

– Но как же собака…

– Собаку я не пойду возвращать, – категорически произнес Егор, – хоть убивайте. Если бы ты меня сейчас уже от трусости избавила, тогда – да. А пока – имею право трусить!

Туська бросила на меня растерянный взгляд. Я кивнула ей.

– Идите, – сказала я.

– Закиньте ей в подъезд, – посоветовал Егор, взяв Тусю под локоть и таща ее к трамвайной остановке, – не рискуйте жизнью. Охота вам связываться с ее этим Степаном!

Когда ребята исчезли из вида, Анхель развернулся ко мне. Я слегка дрожала и убеждала себя, что это от холода.

– Ну что? – спросил он. – Закинем в подъезд?

– Нет, – твердо сказала я, – отдадим ей в руки.

– Ты ее не боишься? – удивился Анхель.

Я задумалась. И вспомнила, как рука Натальи Михайловны, не переставая, крутила пуговицу на кармане. Точно так же делала моя Туська, стоя у доски, когда не знала ответа и ждала моей помощи и подсказок с задней парты.

Вдруг я поняла: мне жалко эту взбалмошную старушенцию. Но как объснить это Анхелю?

– Я не боюсь. Она не опасна.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что никакого Степана не было возле подъезда. Она обманула нас. И… ей было плохо и…

Анхель не сводил с меня глаз. Вот он, тот самый, его сумасшедший взгляд, которым он наградил меня тогда, на вечеринке у Егора. Я хотела улыбнуться, но не смогла – от смущения.

– И мне ее жаль, – закончила я.

Анхель вдруг повеселел.

– Я тоже ее не боюсь. Она похожа на мою бабушку. В детстве она так же кричала на меня, если я притаскивал домой на даче тритонов, и они бегали по комнатам. Зеленые такие, животы в пятнышках. Бабушка их боялась и кричала. А ты молодец. Сильная.

И он зашагал к дому Натальи Михайловны. Я заторопилась за ним, спрятав лицо в шерсти, обрамляющей Кнопкину шею, чтобы скрыть растерянность и радость от его слов.

Если честно, мне было страшно. Я думала, сейчас откроем дверь, и высунется дуло ружья. Или на нас с жутким криком: «Банзай!» – выскочит Степан, которого я почему-то представляла в тельняшке, с наколками и в штанах защитного цвета. Или старушка и правда будет опираться на раскаленную кочергу.

Но вот чего я точно не ожидала, так это того, что когда она откроет дверь, то ахнет и схватится за сердце. А из ее глаз-щелочек ручьями потекут слезы. Капли падали прямо на черный свитер и бесследно исчезали на нем.

– Вы вернулись, – все тем же противным визгливым голосом произнесла она, – пожалели старуху…

Кнопка, словно почувствовав перемену в настроении хозяйки, стала рваться с моих рук к ней, а когда та бережно приняла собаку и прижала к груди, йоркшир затих. Слезы продолжали бежать, но теперь они исчезали в серебристой шерстке Кнопки.

– Простите, – с трудом сказала Наталья Михайловна, – понимаете… она редкая… редкой породы… И дочка, Оленька, мне поручила за ней следить, пока они отдыхают. И я… я знаю, сколько она денег стоит… и все переживаю – украдут ее у меня. Я и дочке сказала: «Украдут, Оленька…» А она: «Ну куда я ее дену, ма». Ну вот я и психую, что украдут нашу Кнопку. А гулять я с ней не могу, ноги болят, ужас. Вот выпущу ее днем, попрошу: приходи поскорее. Она иногла быстро вернется. А иногда – аж вечером. Я за это время вся изведусь. Вот и сейчас – пропала. День нет ее, второй. Я уже соседку попросила объявления расклеить, мне их дочка распечатала на случай, если пропадет Кнопка. Я переживала, даже не ела ничего. Не завтракала сегодня, не обедала, все хожу, мучаюсь, и мысли в голову лезут какие-то темные, мрачные… телевизор включила, а по нему тоже все темное, мрачное показывают, тут убили, там ограбили, ну и взбрело мне в голову, что украли ее. Телевизор я выключила, хожу и твержу: «Украли, точно украли, я же боялась, что украдут, вот и украли мою Масю, мою Кнопку». А тут и вы… Вот я и на вас… Я не оправдываюсь, что вы… Я так… объяснить пытаюсь…

Мы молчали, иногда только переглядывались. А что тут скажешь? Я заметила на стене фотографию – маленький кудрявый мальчик, прижимающий собаку к груди. У меня возникло одно подозрение, но проверить его я не решилась.

– Спасибо вам, дорогие мои, – проговорила Наталья Михайловна тихо, так, что ее голос перестал казаться визгливым, скорее нежным и чуточку грустным, – спасибо, что бабку сумасшедшую пожалели. А ведь никто сейчас не жалеет, никто! Стою я в автобусе. А передо мной девочки сидят. И одна вдруг говорит: «Смотри, бабка плачет». А вторая поднимается и говорит: «Ага, сесть хочет, вот и ревет». Посмеялись, поднялись и вышли из автобуса на остановке. А я плакала не потому, что сесть хотела, мне стыдно за них было, за девчонок этих…