Ольга Арсентьева - Серенада новогодней ночи

Ясмин вернулась домой и напряженно размышляла обо всех этих обстоятельствах до того момента, когда день стал клониться к вечеру.

А потом решительно уложила четки в шелковый, собственноручно сшитый, надушенный амброй и мускусом мешочек и заявила служанкам, что идет во дворец.

– На закате солнца объявите фирман в последний раз, – с грустью распорядился калиф. Все эти дни он мало спал, почти ничего не ел и совершенно забросил государственные дела. О том, что тропинка в гарем начала зарастать травой, нечего было и говорить.

Поэтому, услыхав про «последний раз», великий визирь вздохнул с облегчением.

На закате солнца в кабинет калифа явился начальник дворцовой стражи.

– Повелитель, – сообщил он, – явилась еще одна женщина. Она утверждает, что рубины у нее с собой, но отказывается предъявить их кому-нибудь, кроме самого повелителя.

– Проводи ее, как и всех. – Калиф безнадежно махнул рукой. – Хотя подожди… Как она выглядит?

Начальник стражи удивился:

– На ней обычная чадра. Шелковая, немного поношенная, лиловая.

– Хорошо. Я взгляну на нее. – И калиф, сопровождаемый великим визирем, вышел на галерею.

– Джафар, это она! Это Ясмин!

– Повелитель, вы уверены?

– Конечно, бездушный ты чурбан!

– Приказать привести ее?

– Нет, подожди… Дай подумать… Мы сделаем вот как… – И хотя на галерее, кроме них, никого не было, калиф нагнулся к уху Джафара и продолжал говорить шепотом.

– Я говорю с тобой, о женщина, по приказанию повелителя нашего калифа, – важно сообщил начальник стражи стоявшей напротив него Ясмин. Разговор происходил в малой приемной. – Повелитель находится здесь, – начальник стражи сделал почтительный жест в сторону резной ореховой перегородки, за которой смутно виднелся мужской силуэт, – он видит тебя и слышит каждое твое слово. Но, как ты знаешь, лицезреть повелителя – большая честь, доступная не каждому. Если повелитель сочтет, что ты достойна этой чести, он явит тебе свой божественный лик. Так что говори, с чем пришла, и не затягивай свои речи.

– Я принесла его величеству калифу рубиновые четки, – справившись с волнением, тихо, но твердо заявила Ясмин. – И прошу калифа помиловать того, в чьих руках они случайно оказались, купца Али.

Начальник стражи протянул руку. Ясмин не спеша развязала мешочек, но, вместо того чтобы отдать рубины ему, подошла к перегородке и положила их на стоявший тут же мозаичный столик.

– О госпожа… – Начальник стражи даже несколько осип от волнения. Рубины были те самые . – Позвольте мне первому приветствовать мою будущую повелительницу…

– Не стоит, – перебила его Ясмин. – Вы правы, почтенный начальник стражи. Я недостойна не только быть женой калифа, но и лицезреть его божественный лик. И телом и душой я принадлежу другому и прошу калифа помиловать моего возлюбленного!

– Кого? – не понял начальник стражи.

– Купца Али, торгующего благовониями на главном городском базаре. Клянусь Аллахом, четки калифа оказались у него совершенно случайно. Мой возлюбленный – человек смелый, великодушный и благородный, так пусть повелитель правоверных проявит к нему снисхождение.

Тут уж калиф не выдержал – выскочил из-за перегородки и заключил обомлевшую Ясмин в объятия.

Начальник стражи деликатно удалился.

Удалимся и мы, ибо этим двоим есть о чем поговорить.

«Так нечестно, – подумала Алена, наткнувшись взглядом на коротенькое словечко «Конец». – Как можно обрывать на полуслове такую историю?! Что дальше-то было, простила ему Ясмин его обман и его калифство или нет? Вышла она за него замуж? Или гордо повернулась и навсегда покинула дворец, оставив рубины на мозаичном столике у резной ореховой перегородки?»

А ты сама-то как думаешь, ехидно спросил внутренний голос. Что для Ясмин важнее – принципы или любовь? Ну то-то же… А что важнее для тебя?

– Не знаю, – простонала Алена, – я ничего уже не знаю и не понимаю.

Но ты его любишь?

– Да! Люблю! Очень! Но я… Я не знаю, что мне делать! Не знаю, что будет дальше!

Есть лишь один способ это выяснить, деловито отозвался внутренний голос. Надо взять рубины, то есть сапфиры, и пойти с ними… Нет, не во дворец. Во дворец ты уже ходила. Надо пойти туда, где он впервые увидел тебя, а ты – его, пусть мельком и со спины. И если это судьба, ты снова встретишь его там.

Суббота. Первая суббота января. Шесть часов вечера. От полученной неделю назад тринадцатой зарплаты почти ничего ни у кого не осталось.

И все же в баре «Вечерняя звезда», что на Лиговском, по-прежнему не протолкнуться.

– Бармен, – кричит, хлопая ладонью по стойке, клиент в приступе острой душевной тоски, – бармен! Друг! Сделай мне что-нибудь такое, чтобы я выпил и сразу про все забыл.

Бармен, высокий блондин в фирменной жилетке, которая несколько узка в плечах и немного широка в талии, окинув клиента быстрым внимательным взглядом, смешивает ему «Кровавую Мэри» с двойной дозой водки и тройной дозой черного перца.

Клиент, выкинув соломинку, одним махом опрокидывает в себя стакан. Глаза его лезут на лоб. Он широко раскрывает рот, словно выброшенная на берег рыба, и, не в силах произнести ни слова, жестом просит повторить.

Бармен повторяет. Его уже призывают к другому концу стойки вопросом: «А что это у вас там за голубенькая бутылочка с какими-то водорослями внутри?» Но он не спешит к жаждущим испить из голубой бутылки с водорослями. Он замирает на месте.

Потому что в шуме и гаме, в духоте и многолюдстве, в тяжелых и плотных барных звуках его настигает звук тончайшей серебряной струны. Тихий голос, просящий кофе по-турецки. Ее голос.

Разделенные стойкой, они стоят и молча смотрят друг на друга. И вот уже кто-то догадливый, вышмыгнув из двери за стойкой, начинает сам принимать заказы, а кто-то другой, не менее догадливый, привстав на цыпочки, почтительно шепчет шефу на ухо, что вот как раз сейчас в углу освободился самый лучший столик, уютный и удаленный от общего шума и суеты.

И какую-нибудь минуту-две спустя они уже сидят за столиком, и перед ними стоят крошечные чашечки кофе по-турецки, и мягко лучится в тонкостенных высоких стаканах холодная родниковая вода, которой положено запивать благородный напиток.

Как и неделю назад, кофе Грубин сварил сам. И, как и неделю назад, он получился безупречным.

Но похоже, безупречному напитку предстоит сегодня остыть и пропасть без толку, потому что ни Алена, ни Грубин не обращают на него ни малейшего внимания.

– Я пришла, – наконец говорит Алена, сжимая и разжимая тонкие пальцы, – сказать тебе, что я… что, если ты не передумал… я выйду за тебя замуж.