Евгений Хохлов - Сны женщины

Юдифь: Вы не очень-то нуждаетесь в воде. Говорят… Говорят, что…

Олоферн: Говорят, мы так свирепы, что едим сырое мясо и пьем кровь?

Юдифь: И оттого вы так свирепы.

Олоферн: Мы пьем воду и вино. И наше вино из долин Междуречья прославлено. Ты не знала? Вот, попробуй, не отказывайся, забудь о запрете, о посте. Прошу. Ты восхитишься. А кровь, сырое мясо… Кто же, если отважен, не рвал зубами в битве тело врага? Это и есть упоение. Бывает, и женщины, отдавшись страсти, впиваются зубами. Разве нет, скажешь?

Юдифь: Н-нет…

Олоферн: Да ты несчастна, Юдифь. Ты никогда не желала, раз отрицаешь…

Юдифь: Как ты можешь судить?!

Олоферн: По маске лицемерия, что ты надела. Смотри: на мне шрамы. Я получил их не только на войне, но и в любовных схватках. Вот и вот. Губа прокушена. И вот еще… Юдифь…

Юдифь: Позволь, я уйду. Твое вино не шутит.

Олоферн: Я тебя испугал? О, Иштар! Да не собираюсь я кусаться!

Юдифь: И все же. Твое вино… Мы встретимся, когда ты…

Олоферн: Протрезвею, ты хочешь сказать? Яне пьян, Юдифь. С кувшина-то вина? Ты мне голову кружишь, а не вино. Ия не против. И не смотри так. У тебя взгляд лани, кроткой, испуганной, но непокорной и быстроногой. Чуть зазевался, а ее уж нет, лани-то. Блеснуло солнце на холке, и – поди догони. Ты так же грациозна в движеньях. Тебе говорили? Пройдись по коврам, обернись, поиграй плечами, взглядом, качни бедрами – я полюбуюсь, но не убегай, красавица… Вот что! Станцуй мне!

Юдифь: То есть как? Прямо сейчас? Нам, замужним женщинам, не положено. Как это танцевать?

Олоферн: Как можешь.

Юдифь: Нет-нет…

Олоферн: Как можешь. Как тростник под ветром. Как лунная дорожка на воде. Начинай… Ну же!

Юдифь робко начинает двигаться. Потом смелее, кружится, мягко ступает, приближаясь к Олоферну.

Олоферн: Голубкой в облаках. Веселым камушком, что скатился с осыпи. Вот так. Твоей сестрицей ланью… Маленьким легким смерчем, что предвещает бурю… Крадущейся за птицей кошкой… Львицей, что выбирает льва!

Олоферн подхватывает Юдифь, они вместе завершают танец, больше похожий на страстные объятья.

Олоферн: И логово готово… Моя Юдифь. Люблю тебя.

Юдифь (шепчет, прильнув к нему): Ты сам себе не веришь…

Олоферн: Люблю тебя. И верю в свою любовь, как в божество. И не согрешу против него.

Юдифь: Я теряю рассудок.

Олоферн: Слава богам!

Юдифь: Как ядовита любовь, оказывается! Как этот яд сладок!

Олоферн: Я хочу тебя в жены, Юдифь!

Юдифь: Хочу тебя в мужья!

Пара в подобии танца приближается к ложу. Роскошный полог падает и закрывает ложе, где остаются Юдифь и Олоферн.

Голос за сценой:

«Иудифь сказала: буду пить, господин, потому что сегодня жизнь моя возвеличилась во мне больше, нежели во все дни от рождения моего».

Ночь. Юдифь покидает шатер спящего Олоферна. У шатра перевернутая корзина, та самая, которую несла Лия.

Юдифьопускается на корзину, снова встает, беспокойно мечется.

Юдифь: Пустой глоток любви и полный – ненависти. Нет! Наоборот… Полный глоток любви, а ненависть – пустопорожня. Сколь тяжкий труд – любить и ненавидеть. Любить его, ненавидеть себя. Нет! Наоборот… Такая путаница! На любви, должно быть, и впрямь клеймо проклятья. Глоток любви! Полная чаша любви! Напиток, вызывающий безумие. И прыгаешь с обрыва, без особой уверенности, что полетишь, – так, на удачу. Но крылья, изодранные в клочья, держат, держат! Все еще держат.

Полная чаша любви! Полная чаша упоительного обмана! Все дозволено! Можно всласть лгать и себе и возлюбленному. Лгать, воспевая его совершенство, и лгать себе, принимая за чистую монету его восторженность, и уступать его мольбам с притворной снисходительностью, и прикрывать глаза в притворной усталости, и прятать свою ненасытность, чтобы с головою выдать себя потом, в любовном спазме. И снова лгать. О, милосердная вуаль любовного лицемерия…

Глоток любви! Полная чаша забвения! Ею не упьешься, потому что сердце бездонно.

…Но ненависть не знает таких бездн. Она не столь безоглядна, она честна – здесь не до обмана, не до полета. Здесь страх. Здесь страх перед неизбежным предательством. И ненависть к предателю. И вечное сожаление о том, что его обман раскрылся.

Почему они предают? Бесполезно об этом думать. Олоферн! Мой Олоферн! Я люблю впервые. Я так люблю, что готова идти за тобой до тех пор, пока не лягу прахом под твои сандалии. Но кому нужен мой прах?

Мой Олоферн… Я ненавижу тебя за то, что я не первая, не единственная на все времена твоя возлюбленная. И не последняя, скорее всего. Да нет, я уверена, что не последняя, – ты ведь предашь, как все вы, мужчины, предаете, продаете…Но в моей власти сделаться последней. И тем самым выжить.

Все просто – короткая боль, и ты станешь тем, кем хочешь, по своей вере. Хочешь – степным орлом, хочешь – горячим конем, хочешь – вековым деревом, голосом родника, грозовой тучей. Но молю, не возвращайся потом ко мне, чтобы предать!

Олоферн (зовет из шатра): Юдифь, куда ты делась? Возвращайся! Ложе измято, и лежать неудобно. Но мы все поправим и даже не будем звать слуг. Иди, выпей со мной вина и обними Олоферна.

Юдифь (тихо, так чтобы он не слышал): Я выпью с тобой и приду к тебе на ложе. Так, быть может, придет смерть. Смерти нужна или жизнь моя, или любовь. Если подарить ей свою любовь, она не заберет моей жизни. Что же мне делать?

Олоферн: Юдифь, где же ты, моя прекрасная?

Юдифь: Иду к тебе! Готово ли ложе?

Голос за сценой:

«И сказала Иудифь: жив Господь, сохранивший меня в пути, которым я шла! Ибо лице мое прельстило Олоферна на погибель его, но он не сделал со мною скверного и постыдного греха. Весь народ чрезвычайно изумился…»

Рассвет, предутренний сумрак. Юдифь и Лия у ворот Бетулии. Лия держит корзину, в которую настойчиво пытаются заглянуть городские стражники. Юдифь отрешенно молчит на протяжении всей сцены.

1-й стражник: Смотри-ка – Юдифь! И старая карга, ее служанка. Живые вернулись от людоеда. Надо же! Недолго гулеванили.

2-й стражник: Да никак с дарами!

Лия: Уж с дарами, красавчик, не без того!

2-й стражник: Одним-то глазком позволено будет взглянуть? Открывай корзину, старая! Мало ли что у вас там? Запретное принесете, а мы отвечай перед Озией или, что хуже того, перед Гедеоном, а тот горазд по стенам шастать да посохом своим тыкать куда ни попадя – в печенку, в селезенку… Однажды так попал, что вспомнить и вздрогнуть и поневоле прикрыть обеими руками. Открывай корзину-то.